Этот неопределенный вид осадков называют мокрым снегом — полу-изморозь, полу-снег. Искривленные снежинки падали медленно и хаотично, закручиваясь в сером воздухе и лишь вскользь касаясь его лица, настолько мимолетные, что даже не оставляют ощущения влаги после себя. «Сухие слезы», — подумал он. Подходящие для наполнявшего его приглушенного горя.
Он задержался на краю Хаймаркета, ожидая случая проскользнуть между кэбами
[кэб — наёмный экипаж на конной тяге, распространённый преимущественно в Великобритании в XVII—XIX веках. Вмещал, кроме кучера, от одного до четырёх пассажиров — прим. пер.], каретами, лошадьми и ручными тележками. Это был длинный путь, ему следовало поехать верхом или послать за портшезом, или взять карету матери, но он чувствовал беспокойство, жаждал движения и воздуха и близости людей, с которыми ему надо поговорить. Ему было необходимо время на подготовку, прежде чем он снова встретится с Перси Уэйнрайтом.
Конечно, он испытал шок. Он знал Джиниву с ее рождения. Милая девочка с обворожительными манерами и огнем в глазах. Немного разбалованная, но это выглядело даже мило, и ужасно безрассудная. Отличная всадница. Он не удивился бы и на мгновение, услышь он, что она свернула себе шею на охоте или погибла при попытке перепрыгнуть на лошади через какую-то опасную расселину. Но такая абсолютно обычная смерть, как смерть родами… это выглядело неправильно, совершенно недостойно ее.
Он все еще помнил тот случай, когда они поехали вместе кататься верхом, и она подначивала его скакать на перегонки, а когда он отказался, тихонько вытащила шляпную булавку, наклонилась и уколола его лошадь в крестец, затем послала свою лошадь в галоп и ускакала, оставив его справляться с запаниковавшим мерином шестнадцати ладоней росту
[приблизительно 1м 63см — прим. пер.], а затем преследовать ее по скалистым холмам в сумасшедших скачках, рискуя свернуть себе шею. Он был хорошим наездником, но так и не смог ее поймать.
Будто все еще раздразненный тем случаем, он шмыгнул по брусчатке через улицу, подныривая под носом у мчащихся кэбов и пугая лошадей, и пробился на другую сторону с колотящимся сердцем и проклятиями кэбменов, звенящими в ушах.
Свернул на Сент-Мартин Лейн, ощущая стук крови в ушах и в кончиках пальцев и чувствуя удовольствие, слегка приправленное стыдом, оттого что он все еще жив: чувство, которое иногда снисходит, когда узнаёшь о чьей-то смерти или видишь ее.
Он пока что не мог думать о ней, как о мертвой. Возможно, не сможет, пока не приедет в Хэлуотер и не окажется в среде ее семьи, и станет бродить по местам, которые знали ее. Он пытался представить ее, но лицо ускользало из памяти, хотя оставалось яркое впечатление о ее силуэте — таком гибком, в ее коричневом платье и с каштановыми волосами, и проворном, как лиса.
Вполне неожиданно он задался вопросом, может ли вспомнить лицо Перси Уэйнрайта. Позавчера он два часа — весь их обед — смотрел на это лицо, но неожиданно засомневался, что вспомнит его. И большую часть второго часа он провел, представляя, что скрывает этот скромный синий костюм; в этом он был более уверен, и сердце забилось быстрее в предвкушении.
Но то, что он увидел в своем воображении, было, однако, совсем другим лицом, другим силуэтом, живым, как пламя на фоне зелени и серости болотистых склонов. Он видел его — этот длинный, подозрительный нос, сузившиеся глаза, смотрящие со злостью, как мог бы смотреть леопард на человека, стоящего перед ним, и такой приятный стук крови в момент сменился чем-то намного глубже и более плотским.
Теперь он понял, что это видение явилось ему в тот момент, когда его мать произнесла слова «Джинива Дансени мертва», но он инстинктивно подавлял его. Джинива Дансени означала Хэлуотер. А Хэлуотер означал не только его воспоминания о Джиниве, не только горе ее родителей и сестры. Хэлуотер значил Джеймса Фрейзера.
— Проклятье! — тихо пробормотал он видению. — Не сейчас. Уходи!
И пошел на условленную встречу, не обращая внимание на мокрый снег и бурление его крови.
***
Они условились встретиться заранее и вместе пойти в салон леди Джонас. Не будучи уверенным ни в доходах Уэйнрайта, ни в его чувстве стиля, Грей решил встретиться в Бальбоа: скромной кофейне, посетителями которой, преимущественно, были торговцы чаем и брокеры.
Там всегда был радостный и суетливый дух, с мужчинами, что сбивались в маленькие группы и сосредоточено плели стратегию, спорили о контрактах, увлеченные в детали дела в ароматной, бодрящей атмосфере жарящегося кофе. Время от времени клерк или подмастерье забегают в панике, чтобы позвать хозяина разобраться с неотложным делом — но в послеобеденном затишье, когда большинство торговцев вернулись в свои офисы или отправились в дома терпимости, здесь можно будет хотя бы поговорить.
Грей имел привычку к пунктуальности и прибыл как раз в тот момент, как его карманные часы отбили три, но Перси Уэйнрайт уже сидел там, за дальним столиком.
Он узнал парня; конечно, лицо его предполагаемого сводного брата на смену хмурому выражению расцвело улыбкой, живое, будто он сел у огня свечи, и тревожный призрак Джеймса Фрейзера моментально испарился из его мыслей.
— Вы очень быстры, — заметил он, жестом возвращая Уэйнрайта обратно на стул и садясь напротив. — Надеюсь, Вам не пришлось слишком далеко идти?
— О, нет. Мои комнаты совсем рядом — на Одли Стрит, — Уэйнрайт кивком указал направление, но глаза его не отрывались от Грея — дружелюбные, но с настойчивым любопытством в них.
Грей был не менее заинтересован, но приложил усилия, чтобы не рассматривать компаньона столь явно. Заказал себе кофе и использовал возможность незаметно осмотреть Уэйнрайта, пока тот говорил с официантом. Хороший стиль, элегантный, но скромный крой, ткань немного поношена, но изначально хорошего качества. Рубашка очень хороша, безукоризненна, как и длинные пальцы с явственными суставами, которые взялись за щипцы для сахара, и темные брови Уэйнрайта поднялись в вопросе.
Грей покачал головой.
— Я не большой поклонник сахара, но сливки люблю.
— Также и я, — Уэйнрайт сразу положил щипчики, и оба они неожиданно улыбнулись, обнаружив это пустячное совпадение вкусов, затем улыбнулись пошире и наконец рассмеялись над абсурдностью того, что не могут найти ничего стоящего, чтобы сказать дальше.
Грей взял свой кофе, налил немного в блюдечко, чтоб он остыл, задаваясь вопросом, что же говорить дальше. Ему было чрезвычайно любопытно узнать о Перси Уэйнрайте побольше, но он не был уверен, как далеко он может заходить со своими вопросами, чтобы это не выглядело оскорбительно.
Он уже немного узнал от своей матери: Перси Уэйнрайт был сыном обнищавшего священника, умершего молодым и оставившего мальчику и его матери маленький доход. Они жили в добродетельной бедности, но миссис Уэйнрайт была весьма красива, и случилось так, что она встретила, а затем и вышла замуж за генерала Стенли, который и сам был вдовцом уже много лет.
«Я полагаю, что они были вполне счастливы, — бесстрастно сказала его мать. — Но она умерла всего через несколько месяцев после свадьбы — от чахотки, насколько я поняла».
Во время этой речи она задумчиво смотрела в зеркальце, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую и полуприкрыв глаза в насмешливой оценке.
«Вы тоже очень красивы, матушка», — сказал он, забавляясь, но одновременно и тронутый тем, что он принял за признак такого нехарактерного для нее сомнения.
— Что ж, это правда, — честно сказала она, положив зеркальце. — Для моего возраста я необычайно привлекательна. Впрочем, полагаю, что генерал более ценит мое здоровье, чем то, что у меня до сих пор все зубы и чистая кожа. Он похоронил двух жен и находит это утомительным.
Его мать, конечно, похоронила двух мужей, но не стала об этом упоминать, и он тоже не стал.
Теперь он задавал самые обычные, принятые в обществе вопросы: часто ли Уэйнрайт бывает в салоне леди Джонас — сам Грей еще не имел чести; как мистеру Уэйнрайту нравится общество там, по сравнению с другими подобными собраниями?.. А сам в это время думал, что покойная Миссис Уэйнрайт, должно быть, действительно была очень красивой, судя по ее сыну.
«И я очень сомневаюсь, что я первый мужчина, заметивший это, — подумал он. — Есть ли кто-то?..»
Пока он сомневался, Перси взглянул прямо на него и задал вопрос, который был первым и среди мыслей Грея.
— Вы часто бываете? В Лэвенд-Хаусе?
Грей почувствовал небольшое облегчение, так как вопрос уже давал ответ — если бы Уэйнрайт часто бывал в Лэвенд-Хаусе, то знал бы, что Грей — нет.
— Нет, — ответил он и снова улыбнулся. — Я не бывал там в течении многих лет, до того случая, как мы встретились.
— Это был мой первый — и единственный — визит, — признался Перси. Он опустил глаза в свое кофейное блюдечко. — Один… друг хотел представить меня компании, полагая, что я могу найти там близких по духу людей.
— И Вы нашли?
У Перси Уэйнрайта были длинные, темные ресницы. Они неспешно приподнялись, представив Грею этот взгляд теплого цвета шерри, еще более потеплевший от веселья.
— О, да, — сказал он. — А Вы?
Грей почувствовал, как кровь поднялась к его лицу, и поднес кофе ко рту, чтобы его тепло могло оправдать румянец.
— Поиск… родственных душ не был моей целью, — осторожно сказал он, опуская чашку. — Я пришел туда, чтобы расспросить хозяина заведения об одном частном деле. Но все же, — сразу же добавил он, — только глупец не подымет найденный на дороге фунт, лишь потому, что он его не искал, — и упер взгляд в Перси, тот рассмеялся.
Вдруг на Грея нашло возбуждение, и он больше не мог сидеть в четырех стенах.
— Пойдемте?
Перси допил кофе одним глотком и встал, одной рукой потянувшись за плащом, в то время как второй все еще ставил на стол чашку.
Стены Бальбоа покрывали разные мелочи для назидания посетителей — полная серия «Marriage à la Mode» мистера Хогарта
[«Модный брак» (англ. Marriage à-la-mode) — цикл из шести картин Уильяма Хогарта, созданный в 1743—1745 годах* - прим. пер.] проходила по всем стенам, но ее окружали — а иногда и прикрывали — толстые растрепанные газеты, объявления, личные коммюнике и заметки о розыске — чего угодно, от шести тонн свинца в болванках или груза черных рабов до руководителя компании с хорошим именем и прочным финансовым положением, чтобы взять на себя твердое руководство молодой, еще не оперившейся фирмой по продаже мелочей, необходимых джентльменам — были ли этими мелочами табакерки, чулки или презервативы, не уточнялось.
Но, проглядывая новые дополнения этой коллекции по дороге к выходу, взгляд Грея привлекла знакомая фамилия на новой газете.
ВСПЛЫЛА СМЕРТЬ, писалось крупным шрифтом.
Он резко остановился, когда имя Фоулкес выпрыгнуло с мелкого текста газеты прямо на него.
— Что? — Перси также задержался — вынужденно — и теперь с интересом смотрел то на Грея, то на газету.
— Ничего. Просто знакомое имя, — радость Грея слегка померкла, но он был слишком возбужден, чтобы совсем расстроиться. — Вы знакомы с брокером по имени Фоулкес? Мельхиор Фоулкес? — спросил он Перси.
Тот озадаченно моргнул и покачал головой.
— Боюсь, я не знаю ни одного такого, — сказал он извиняющимся тоном. — Должен ли я был слышать о мистере Фоулкесе?
— Вовсе нет, — Грей с радостью выбросил бы Фоулкеса и из собственной головы, но чувствовал, что должен выяснить, появилось ли в прессе что-то из того, о чем ему рассказывал Хэл. Он протянул пол-пенни хозяину и взял газету, свернул ее и засунул в карман. Для этого найдется время позже.
Снаружи мокрый снег прекратился, но небо было тяжелым и висело низко над ними, и в воздухе совсем не чувствовалось затишье — земля ждала еще снега. Наедине, вне суеты кофейни между ними вдруг возникло легкое чувство близости.
— Прошу прощения, — сказал Перси, когда они повернули в сторону Гайд Парка.
— За что?
— За мою непростительную оплошность вчера, в отношении Вашего брата. Генерал сказал мне ни при каких обстоятельствах не обращаться к нему «Ваша Светлость», но у него не было времени объяснить почему — тогда.
Грей фыркнул.
— С тех пор он Вам объяснил?
— Не слишком подробно, — Перси взглянул на него с любопытством. — Только сказал, что был некий скандал, и в результате Ваш брат отказался от титула.
Грей вздохнул. Он знал, что это неизбежно. Все же он бы предпочел придержать их первую встречу, только для них, не вмешивая ни прошлое, ни будущее.
— Не совсем, — сказал он. — Но что-то вроде того.
— Но Ваш отец был герцогом? — Уэйнрайт осторожно взглянул на него.
— Был. Герцог Пардлоу, — титул странно ощущался на языке, он не произносил его… пятнадцать лет? Больше. Слишком долго. Он почувствовал привычную пустоту при мысли об отце. Но если между ним и Перси Уэйнрайтом что-то может будет…
— Но Ваш брат теперь не герцог Пардлоу?
Грей улыбнулся против своей воли, хотя и кривовато.
— Герцог. Но он не станет использовать этот титул и никому не позволит этого делать. Отсюда время от времени возникают неловкости, — он жестом попросил прощения. — Мой брат очень упрямый человек.
Уэйнрайт приподнял бровь, будто предполагая, что Мэлтон не единственный из Греев обладает этой чертой.
— Вы не обязаны рассказывать мне, — вместо этого сказал он, коснувшись руки Грея. — Я уверен, что это болезненный вопрос.
— Вы все равно услышите это рано или поздно, и у Вас есть право знать, так как Вы будете теперь связаны с нашей семьей. Мой отец застрелился, — прямо сказал Грей. Перси от шока моргнул.
— О, — тихо сказал он и снова коснулся его руки — очень нежно. — Сожалею.
— Я тоже, — Грей кашлянул. — Холодно, не правда ли? — надел перчатки и потер руки, поднеся их к лицу. — Это… Вы слышали о якобитах? И о Соут Си Бабл?
— Да, слышал. Но как они связаны? — озадаченно спросил Перси. Грей почувствовал, как губы дрогнули — в чем-то, что было не совсем улыбкой.
— Никак, насколько я знаю. Но и то и другое имеет отношение к… скандалу.
Джерард Грей, граф Мэлтон, был человеком сообразительным. С древней и благородной семьи, хорошо образован, красив, богат — а также неспокойного и любознательного склада ума. Он также был очень хорошим солдатом.
— Мой отец получил титул очень молодым и не собирался возиться с семейными поместьями. У него было очень много денег, а моя мать принесла ему еще больше, и когда Старый Претендент предпринял первую попытку захвата в 1715 году, он собрал полк и отправился сражаться за короля и страну.
Якобиты были слабо организованы и плохо экипированы; Старый Претендент, Джеймс Стюарт, даже не смог сойти на берег, чтобы вести свои войска, а остался болтаться в море, по причине плохой погоды. Таким образом, вторжение было очень легко подавлено. Бравый молодой граф, однако, отличившись при Шерифсмюире, стал героем. Немецкий Георг, несмотря на победу, чувствовал себя неуютно на своем новом троне и, желая продемонстрировать своим пэрам преимущества поддержки его на троне военными силами, пожаловал Джерарду Грею свеже-основанное герцогство Пардлоу.
— Без каких-либо денег, а из земли только маленькую деревню, но звучит гордо, — сказал Грей.
— Что… что же случилось? — спросил Перси — любопытство победило его безукоризненные манеры.
— Ну, — Грей глубоко вдохнул, размышляя, с чего лучше начать. Не хотел сразу говорить об отце и поэтому начал с другого конца истории.
— Видите ли, мать моей матери была шотландкой. Не из Хайленда
[шотландское нагорье — прим. пер.], — поспешно добавил он. — Из Бордерса, а это совсем другое дело.
— Да, там говорят по-английски, не так ли? — кивнул Уэйнрайт, от сосредоточенности между его бровями появилась морщинка.
— Полагаю, это спорный вопрос, — ответил Грей. У него ушло несколько недель, чтобы привыкнуть к ужасному акценту его шотландских кузенов в достаточной мере, чтобы с легкостью понимать их речь. — Но они, хотя бы, не такие варвары, как шотландские горцы. И жители Бордерса не участвовали в католическом восстании — большинство из них яростные протестанты, не имеют ни особой симпатии, ни общих интересов ни со Стюартами, ни с горными кланами.
— Однако, как я полагаю, большинство англичан не делает отличий между теми или иными шотландцами? — сказал Перси с определенной деликатностью.
Грей слегка скривился, соглашаясь.
— И очень некстати один из дядей моей матери вместе с сыновьями открыто поддержал дело Стюартов. Из корыстных побуждений, — добавил он с отвращением, — не религиозных.
— Это к лучшему или к худшему? — спросил Перси с полуулыбкой, чтобы убрать всякую колкость из своих слов.
— Выбор так себе, — признал Грей. — И до того, как все закончилось, многие из родственников матери также оказались втянуты в это. Если не были явными якобитами, то уж точно запятнаны связями с ними.
— Понятно, — высоко поднятые брови Уэйнрайта выдавали его интерес. — Вы упоминали причастность Вашего отца к Соут Си Бабл. Следует ли мне предположить, что это имеет какое-то отношение к этому Вашему корыстному дедушке?
Грей обернулся — он не ожидал от него такой сообразительности.
— Да, — сказал он. — Мой двоюродный дед Никодемус. Никодемус Патрициус Маркус Армстронг.
Перси приглушенно фыркнул.
— Были причины, почему меня крестили Джоном, а у моих братьев такие довольно распространенные имена как Пол, Эдгар и Гарольд, — скривившись, сказал Грей. — Имена с материнской стороны нашей семьи… — он покачал головой и вернулся к основной теме.
— Мой отец инвестировал существенную сумму в определенную компанию — Соут Си — под уговорами дядюшки Ника, после Шерифсмюира. Учтите, это было за несколько лет до обвала; в то время это было не более чем слегка рискованное предприятие. И, я думаю, соответствовало авантюрному духу моего отца — довольно сильному, — он не мог не улыбнуться, вспомнив некоторые из этих авантюр. — Это была существенная сумма, но никоим образом не решающая часть собственности отца. Поэтому он оставил ее, поручив дядюшке Нику присмотреть за этим делом, пока он уделял внимание другим, более интересным предприятиям. Но угроза якобитов… — он прервал рассказ и взглянул на Перси.
— Сколько Вам лет, если Вы простите мое любопытство?
Перси моргнул на это, но улыбнулся.
— Двадцать шесть. А что?
— А, тогда Вы, должно быть, достаточно взрослый, чтобы вспомнить ту атмосферу подозрительности и истерию в отношении якобитов в 45-м?
Перси покачал головой.
— Нет, — сказал он с сожалением. — Мой отец был священником и считал, что мирские дела не что иное, как угроза для благочестивой души. Мы слышали некоторые новости, но в любом случае не обращали внимания на политические слухи — по мнению моего отца, единственным имеющим значение королем был Господь. Но это неважно, — поспешно сказал он. — Продолжайте, пожалуйста.
— Я хотел сказать, что какой бы страшной не была истерия тогда, она была лишь бледным отражением той, что произошла ранее. Кстати, Вы не против, что мы идем пешком? Мы легко можем взять экипаж, — резко похолодало, и ветер в аллее пронизывал до костей. Перси был легко одет, как для такой погоды, но покачал головой.
— Нет, я бы предпочел пройтись. Так легче разговаривать, если Вы хотите поговорить, — слегка застенчиво добавил он.
Грей вовсе не был уверен, что хочет этого — его предложение взять экипаж основывалось на внезапном желании прервать этот разговор не меньше, чем на нежелании, чтобы мистер Уэйнрайт простудил печень. Но он и правда так считал — Уэйнрайт имеет право знать, и, быть может, будет лучше, если он услышит подробности от него, чем от кого-то, кто питает существенно меньше почтения к покойному герцогу.
— Что ж. Вы, полагаю, знаете, что снабжать и поддерживать полк - дело затратное. У отца были деньги, как я говорил, но для того, чтобы расширить полк, когда в 1719 году появилась угроза нового якобитского восстания, он продал акции Соут Си, хотя, должен заметить, дядюшка Никодемус сильно возражал.
За прошедшие пять лет акции Соут Си выросли в цене от пяти фунтов до сотни, затем меньше чем за год головокружительно взлетели от сотни до тысячи, питаемые слухами, жадностью и неплохо просчитанным кляузничеством руководства компании. Герцог продал свои акции как раз в этот момент.
— А через неделю — одну неделю — начался спад. Прошло больше полугода, пока стало очевидно, что компания полностью развалится. Несколько влиятельных семей были разорены, многие менее влиятельные потеряли всё. И публичная реакция в отношении тех, кого считали ответственным…
— Могу себе представить, — Перси оглянулся на него. Он не носил шляпы, и кончики его ушей покраснели от холода. — Но ведь Ваш отец не был ответственен за это?
Грей покачал головой.
— Он получил колоссальный доход, в то время как другие обанкротились, — просто сказал он. — Этого было достаточно, чтобы сделать его виновным в глазах общественности. И Палата Общин, этот глас общественности, была весьма многословной в своих обвинениях. Но он был герцогом, — Грей увидел, как слова клубились в воздухе, пар его дыхания напоминал дым. — Судить его могли только пэры. И Палата Лордов отказалась заходить так далеко. Не из соображений справедливости — многие благородные семьи пострадали от этого крушения и так же жаждали хоть чьей-либо крови, как и представители общин. Но Герцог Пардлоу осторожно выбирал друзей, и гнев толпы пал на более легкую добычу. Но такие вещи не проходят бесследно. Появились враги, они сплотились. И очень неудачным было то, что мой отец был хорошим другом Френсиса Аттербюри. Епископа Рочестерского, — уточнил он, увидев непонимающий взгляд Перси. — Осужденного за участие в якобитском заговоре; чтобы израсходовать возмущение толпы в связи с Соут Си Бабл, было инсценировано вторжение Стюартов и свержение короля в двадцать втором. Его изгнали, но не казнили.
Их путь привел их к Гайд Парку, наиболее прямой путь к дому леди Джонас лежал через него. Теперь они были глубоко внутри парка, и Грей жестом указал на дикую местность, что их окружала — пустая и безлюдная.
— Когда в 22-м пошли слухи о заговоре, Его Величество приказал десятитысячной армии прибыть в Лондон, чтобы защищать город. Они расположились здесь — в парке. Мой отец рассказывал мне об этом, он говорил, что дым от их костров был гуще, чем утренний туман, и стояла неописуемая вонь. Впрочем, это было и удобно: родовой дом стоит на краю парка — прямо за теми деревьями, — он указал в их сторону, слегка улыбнувшись воспоминаниям, и продолжил: — Мой отец просто играл в шахматы с епископом, у него не было никаких связей с якобитами. Но опять же…
— Мнение общественности, — Перси кивнул. — И семья Вашей матери. Значит, его считали сторонником якобитов? Считали, что он каким-то образом организовал крах, чтобы содействовать вторжению — хотя оно так и не произошло?
Грей кивнул, чувство пустоты за грудиной усиливалось. Он никогда раньше не рассказывал эту историю и был удивлен и обеспокоен тем, как легко слова приходили на язык. Теперь же он подходил к наитруднейшей части повествования и стал сомневаться.
— Через десяток лет была еще одна якобитская угроза — на этот раз не больше, чем разговоры. Настоящим зачинщиком был лорд Корнбюри. Никто бы не обратил внимания, не будь он наследником графа Кларендона. И это ни во что так и не вылилось — Корнбюри даже не заключили в тюрьму — просто запретили заниматься политикой, — он снова улыбнулся, но уже безрадостно.
Нижние зубы Перси закусили верхнюю губу. Он покачал головой.
— Не говорите мне. Корнбюри также был близок к Вашему отцу?
— О, нет. К моей матери, — он искоса взглянул на Перси. — А точнее, он был близким другом ее первого мужа. Этот Корнбюри — крестный отец самого старшего из моих единоутробных братьев. Ни коим образом не близкая связь, но все же связь, и это было совсем некстати, когда в 1740-м пошли слухи об еще одном восстании Стюарта.
Он вдохнул и очень медленно выдохнул, наблюдая, как развевается пар.
— Были и… другие связи с якобитами. Семья моей матери, как Вы верно заметили. И потом один из близких друзей отца был обличен как якобитский заговорщик и арестован. Его забрали в Тауэр
[Та́уэр («башня»), Лондонский Тауэр — крепость, стоящая на северном берегу Темзы, — исторический центр Лондона, одно из старейших сооружений Англии и один из главных символов Великобритании, занимающий особое место в истории английской нации. За свою историю Лондонский Тауэр был крепостью, дворцом, хранилищем королевских драгоценностей, арсеналом, монетным двором, тюрьмой, обсерваторией, зоопарком, местом, привлекающим туристов. В XVIII веке использовался как тюрьма — прим. пер.] и тщательно допросили — не знаю, является ли это эвфемизмом к слову «пытка», об этом не говорилось; но под давлением этих допросов он выдал список имен. Личностей, вовлеченных, по его словам, в заговор с целью убийства короля и его семьи.
Произнося это теперь, по другую сторону Каллодена, сама идея выглядела нелепой. И подумал, что и его родителям она показалась такой же смехотворной — поначалу.
— Он, этот якобитский заговорщик, обвинил Вашего отца?
Грей кивнул, почувствовав себя немного утешенным тем, что Перси, казалось, был возмущен этой идеей и отнесся к ней с недоверием.
— Да. Не было прямых доказательств, или, по крайней мере, их так и не нашли. Но дело не дошло до суда. Был запрошен ордер на арест отца. Он… умер ночью накануне ареста.
— Милостивый Боже, — очень тихо произнес Перси. Он не коснулся Грея в этот раз, но придвинулся ближе, медленно шагая, так, что их плечи едва не касались.
— Конечно, — спустя какое-то время сказал Перси, — смерть Вашего отца расценили как доказательство его вины? — он очень деликатно задал вопрос, но горечь от воспоминаний наполнила горло Грея вкусом желчи.
— Да. Был выдвинут Билль Лишения Прав, чтобы лишить отца титула, но он не прошел, — он криво улыбнулся. — У отца было много врагов, но также много и друзей. И намного лучший инстинкт в выборе крестных отцов для своих сыновей, чем у первого мужа матери. Крестным отцом Хэла был Роберт Уолпол.
— Что, сам премьер-министр? — Перси выглядел крайне взбудораженным.
— Ну, он, конечно, не был им на момент рождения Хэла. А когда разразился скандал — двадцать с лишним лет спустя, Уолпол был уже близок к смерти, но все еще был очень могущественным человеком. И, — рассудительно заметил Грей, — какими бы ни были его личные чувства в этом отношении, его репутации не пошло бы на пользу, если бы отца его крестника публично признали предателем. Не слишком хорошо для его дел. Поэтому, — заключил он, — Билль Лишения Прав отклонили. Ведь не было доказано, что отец был предателем. Но было так много публичных — и частных — возмущений, что Хэл заявил, что не станет носить запятнанный титул, и с тех пор отказывается использовать его. Он хотел полностью отказаться от него, но по закону этого нельзя сделать.
Он коротко рассмеялся.
— Вот так. Это была, боюсь, очень длинная история, но не беспокойтесь, мы уже дошли до финала.
Через два или три года после смерти герцога сам Чарльз Стюарт начал создавать шумиху, и истерия в отношении якобитов моментально заполнила страну, достигнув своего пика, когда Красавчик Принц Чарли прибыл в Хайленд.
— И тогда Хэл проворно восстановил старый полк нашего отца, потратив целое состояние на его возрождение, и отправился в Хайленд послужить королю. Король был не в том положении, чтобы отказаться от подобных услуг, не более чем его отец был способен отказаться от услуг моего отца, когда он сделал то же самое за тридцать лет до этого.
Он ничего не сказал о масштабе усилий Хэла. Ему тогда было пятнадцать, и он ничего об этом не знал — не только о настоящем размахе скандала, но и о том, как брат на него реагировал. Только теперь, оглядываясь назад, он мог оценить огромную энергию и почти маниакальную целеустремленность, которые позволили Хэлу совершить то, что он совершил.
Мэлтон, полный мрачной решимости восстановить утерянную семейную честь, встретился с горцами — и с поражением — вместе с армией Коупа при Пренстонпансе. Отправился, чтобы самостоятельно командовать своими людьми в менее значимой битве при Фоулкерке, а затем — при Каллодене…
Голос Грея засох в его горле, и он остановился, чтобы добыть немного слюны.
— Знаменитая победа! — сказал Перси с уважением в голосе. — Хотя бы об этом я читал — в газетах.
— Надеюсь, Вам никогда не придется увидеть такое, — коротко сказал Грей. Он сжал левую руку в кулак, ощущая, как сапфир Гектора прижимается к кожаной перчатке. Гектор погиб при Каллодене. Но он не собирался говорить о Гекторе.
Перси, удивившись его тону, оглянулся на него, но ничего не сказал. Грей дышал глубоко, и воздух в его груди был холодным и тяжелым. Они шли медленно, но прошли уже через весь парк и были теперь в пределах видимости дома леди Джонас; он видел, как гости заходили туда по одному и по двое, и у двери их приветствовал дворецкий.
Не сговариваясь, они остановились чуть дальше по улице. Уэйнрайт обернулся к нему, и его лицо все еще светилось теплотой, но было серьезно.
— Ваша матушка не называет себя герцогиней? — спросил он, и Грей покачал головой.
— Мой брат стал главой семьи по смерти отца, она бы не сделала ничего, что могло бы пошатнуть его авторитет. Она зовет себя вдовствующей графиней Мэлтон.
— Понятно, — Уэйнрайт изучал его с открытым любопытством. — И все же Вы продолжили именовать себя…
— Лорд Джон. Да, продолжил.
Уголок рта Уэйнрайта снова приподнялся.
— Я погляжу, что не только Ваш брат отличается упрямством.
— Это у нас семейное, — ответил Грей. — Зайдем?