Давка вокруг столба была такая, что злоумышленника почти не было видно, однако толпа немного отступила, позволяя тюремщику свободно подойти к подростку, чтобы прибить его ухо к столбу.
Парнишка с побелевшим лицом и руками зажатыми в колодки позорного столба, зажмурился и дрожал от страха. Когда гвоздь пробил ему ухо, он так вскрикнул тонким голосом, что было слышно через закрытые окна. От этого крика я вздрогнула.
Как и большинство из собравшихся, мы вернулись к работе, но время от времени я не могла удержаться и выглядывала из окна. Несколько бездельников, проходя мимо, останавливались, насмехаясь над жертвой и бросая в нее комья грязи. Время от времени к парнишке, улучив момент от повседневных обязанностей, подходил какой-нибудь более здравомыслящий гражданин который, решив заняться улучшением моральных качеств правонарушителя, излагал ему несколько красноречивых фраз с порицаниями и советами.
Когда до позднего весеннего заката оставался час, и мы в это время пили чай в гостиной, неожиданный стук в дверь известил о появлении посетителя. Из-за дождя день был таким мрачным, что едва ли можно было определить положение солнца, однако семейство Дунканов могло похвастаться часами — замечательным изобретением, обшитым панелями орехового дерева, с медным маятником и циферблатом украшенным херувимами, и эти часы показывали половину седьмого.
Судомойка, открыв дверь в гостиную, не церемонясь объявила:
— Заходите.
Вошел, машинально пригнувшись при входе, Джейми МакТавиш. Его яркие волосы потемневшие от дождя были цвета старинной бронзы. На нем был старый, видавший виды, мокрый плащ, а под мышку был засунут плащ для верховой езды из тяжелого зеленого бархата.
Когда я встала и представила его Гэйли, он кивнул в знак почтения.
— Мистрисс Дункан и миссис Бичем, — он махнул рукой в сторону окна, — вижу, у вас днем произошло небольшое происшествие.
— Он все еще там? — спросила я, всматриваясь в окно.
Через искажающие от поблескивания окна гостиной, был виден только темный силуэт фигуры паренька.
— Должно быть он промок до нитки.
— Промок, — подтвердил Джейми и, развернув плащ, протянул его мне, — вы бы также промокли, если бы о вас не подумал Колум. У меня было дело в деревне, и он прислал для вас плащ, так что назад вы поедете со мной.
— Как любезно с его стороны, — рассеянно произнесла я, поскольку я у меня из головы не до сих пор не выходил подмастерье кожевника.
— Сколько времени он должен там оставаться? — спросила я у Гейллис — паренек у позорного столба, — нетерпеливо добавила я, увидев ее пустой взгляд.
— Ах, он, — отозвалась она, чуть нахмурившись, из-за приобщения ее к такому не стоящему внимания предмету обсуждения, — час, как я уже говорила. Тюремщик уже должен был его освободить.
— Он и освободил, — заверил ее Джейми, — я видел его, когда ехал через луг. Только паренек до сих пор не набрался храбрости, чтобы выдернуть гвоздь из уха.
У меня отвисла челюсть.
— Вы хотите сказать, что от гвоздя его не освободили? Он должен избавиться от него сам?
— Ну, да, — тотчас охотно ответил Джейми, — он все еще немного нервничает, но думаю, вскоре на это настроится. Мистрисс, уже темнеет и дождь продолжается. Мы должны ехать, иначе на ужин нам останутся только объедки.
Он поклонился Джейлис и повернулся, чтобы уйти.
— Подожди немного, — обратилась она ко мне, — так как тебя довезет до дома такой большой и сильный парень, у меня есть сундук с болотной капустой и кое-какими травами, которые я обещала привезти в замок миссис ФитцГиббонс. Может быть мистер МакТавиш будет так любезен и отвезет ей сундук?
Джейми согласился, и она попросила слугу принести сундук из ее кладовой, передав ему огромный кованный ключ. Когда слуга ушел, она села за небольшой письменный стол в углу и что-то писала. К тому времени, когда принесли большой, деревянный, охваченный полосами из меди сундук, она закончила писать какую-то записку. Наскоро посыпав ее песком, сложив и запечатав каплей воска от свечи, она передала записку мне.
— Вот, — сказала она, — это — счет за травы. Ты сможешь передать его Дугалу? Он занимается платежами и многим другим. Не отдавай счет больше никому, иначе я неделями буду ждать оплаты.
— Разумеется передам.
Она тепло обняла меня и, желая по дороге не замерзнуть, проводила нас до двери.
Я стояла, укрываясь от дождя под свесом крыши, пока Джейми приторачивал сундук к седлу лошади. Дождь усилился, и со свеса крыши стекали прерывистые струи воды.

(Свес крыши — наружная нижняя полоса ската крыши, выступающая за пределы внешнего контура стены или карниза здания.)

Я смотрела на широкую спину и мускулистые руки Джейми, который, казалось, с небольшими усилиями поднял тяжелый сундук, а потом перевела взгляд на возвышение, где подмастерье кожевенника, несмотря на побуждение собравшейся толпы рвануть гвоздь, все еще оставался у столба. Конечно, сейчас это была не привлекательная молодая девушка с волосами лунного света, но прежние действия Джейми в зале правосудия Колума, навели меня на мысль, что он не сможет остаться равнодушным к отчаянному положению паренька.
— Э-э... мистер МакТавиш? — нерешительно начала я.
Однако, ответа не последовало. Выражение симпатичного лица не изменилось, полные губы не дрогнули, а синие глаза сосредоточились на застегивании ремешка.
— Джейми? — снова обратилась я, но уже погромче.
Он сразу поднял глаза.
Оказывается, он — не МакТавиш. Интересно, какая его настоящая фамилия.
— Да? — отозвался он.
— Вы ... э-э... довольно крупный, так ведь? — спросила я.
Мимолетная улыбка изогнула его губы. Он кивнул, явно не понимая, что я задумала.
— Довольно большой для больших дел, — ответил он.
Меня поддержали, и я подошла ближе только для того, чтобы меня не подслушали оставшиеся на площади.
— Пальцы у вас достаточно сильные? — поинтересовалась я.
Он сжал кисть руки и его улыбка стала шире.
— Да, достаточно, — произнес он, — вам надо расколоть случайно найденные несколько каштанов?
В глазах его блеснул веселый огонек, и он проницательно посмотрел на меня.
Я мельком глянула на кучку зевак оставшихся на площади.
— Скорее вытащить из огня, — ответила я, и, подняв голову, встретила вопросительный взгляд синих глаз, — вы могли бы это сделать?
Все еще улыбаясь, он постоял, глядя на меня, а затем пожал плечами.
— Да, если хвостик достаточно длинный, чтобы можно было ухватить. А вы могли бы отвлечь толпу? Вряд ли к моему вмешательству отнесутся по-доброму, ведь я здесь — посторонний.
Не подумав, что моя просьба может подвергнуть его опасности, я колебалась, хотя он, несмотря на риск, похоже, был готов попытаться.
— Хорошо, если мы оба подойдем поближе, и я при виде крови упаду в обморок, как вы думаете...?
— Это вы не привыкшая к виду крови и всему остальному? — приподняв иронично бровь, он усмехнулся, — да, сойдет. А, если сумеете упасть с возвышения, будет еще лучше.
По правде говоря, представление прибитого уха парнишки вызывало у меня некую брезгливость, но, когда я подошла ближе, зрелище выглядело не таким устрашающим. Ухо было прочно прибито за верхний край раковины, а над бугорком в форме сросшихся крыльев на целых два дюйма торчал квадратный гвоздь без шляпки. Крови почти не было, и по лицу парнишки было видно, что, хотя он напуган и ему не по себе, но ему не очень больно. И я подумала, что Гэйли, пожалуй, была права, считая приговор довольно терпимым с учетом общей ситуации в нынешней шотландской юриспруденции, хотя мое мнение по поводу варварства приговора не изменилось ни на йоту.
Джейми не спеша пробирался к возвышению, обходя по краю толпу зевак, и взобравшись на него, он, укоризненно глядя на парнишку, покачал головой.
— Ну что, парень, — прищелкнув языком, сказал он, — влип?
Большой и сильной рукой он оперся на деревянный столб, якобы для того, чтобы поближе рассмотреть ухо паренька.
— Эх, дружище, — пренебрежительно произнес он, — не стоит делать из мухи слона. Чуть рвани головой — и все кончено. Тебе помочь?
Он протянул руку, якобы намереваясь, схватив парнишку за волосы, рывком дернуть голову и освободить его, но парнишка взвыл от страха.
Сообразив, что это сигнал для меня, я отступила назад, стараясь сильно наступить на пальцы ног женщины, стоящей позади меня, так что когда каблук моего башмака придавил ей пальцы, она взвизгнула от боли.
— Простите, — выдохнула я, — у меня... так кружится голова! Пожалуйста...
Повернувшись к столбу спиной и сделав два-три шага, я наигранно зашаталась, хватая за рукава тех, кто стоял рядом. Край возвышения был от меня всего в шести дюймах. Крепко уцепившись за хрупкую, заранее выбранную девушку, я рухнула с возвышения на землю, увлекая ее за собой.
Визжа, мы катались по мокрой траве в перепутавшихся юбках. Отпустив, наконец, ее блузку, я расслабилась, деланно распластавшись на земле в перепутанной одежде, а дождь тем временем барабанил по моему лицу.
По правде говоря, поскольку девушка упала на меня, от удара поддых у меня слегка перехватило дыхание, пришлось с осторожностью бороться за каждый вздох, прислушиваясь к гомону обеспокоенных голосов, собравшихся вокруг меня. Сильнее капель дождя, на меня обрушились предположения, советы и междометия потрясенных зрителей. Но знакомые руки посадили меня, и, открыв глаза, первое, что я увидела были серьезно обеспокоенные синие глаза. Трепет век уведомил меня, что замысел удался, и я сама видела, как подмастерье кожевника, незаметно для отвернувшейся толпы, занятой новым событием, несся к себе на чердак, прижав к уху носовой платок.
Жители деревни так недавно жаждущие крови парнишки, отнеслись ко мне, как сама доброта. Меня осторожно подняли и перенесли в дом Дунканов, где меня усиленно угощали бренди и чаем, укутывали теплыми одеялами и проявляли сочувствие. Мне, наконец, разрешили уйти только потому, что Джейми прямо заявил, что мы должны ехать и, подняв меня с дивана, направился к двери, не обращая внимания на возражения хозяев.
В очередной раз сидя перед ним, — мою лошадь он вел на поводу — я попыталась поблагодарить его за помощь.
— Не за что, девушка, — отмахнулся он.
— Но вы рисковали, — настаивала я, — я не осознавала, что подвергаю вас опасности, когда просила помочь.
— А, — уклончиво отозвался он, но мгновение спустя, слегка повеселевшим голосом, добавил: — надеюсь, вы не думали, что я окажусь менее смелым, чем крошка Сассенах?
Когда сумрак поглотил обочины дороги, он пустил лошадей рысью. Оставшуюся часть пути, мы почти не разговаривали. А, когда добрались до замка, он ссадил меня у ворот и с насмешкой тихо сказал:
— Хорошего вечера, мистрисс Сассенах.
Но я почувствовала, что между нами зародилась дружба, несколько крепче той, что сводится к пустой болтовне под яблоней.

ПРИСЯГА
Следующие два дня сопровождались жутким переполохом с приездами, отъездами и всяческими приготовлениями. Моя медицинская практика резко сократилась. Жертвы пищевого отравления выздоровели, а остальные, казалось, были слишком заняты, чтобы болеть. Не считая легких ожогов крапивой и заноз в пальцах мальчишек, таскавших дрова для каминов и таких же массовых случаев ошпариваний и ожогов у занятой на кухне прислуги, несчастных случаев не было.
Я сама была взволнована. Сегодня наступит та самая ночь. Миссис Фитц рассказала мне, что сегодня вечером все воины клана МакКензи соберутся в зале, чтобы принести клятву верности Колуму. Находясь в замке, на такой важной церемонии, никто не будет следить за конюшнями.
Помогая по несколько часов на кухне и в саду, мне удалось припрятать достаточно еды, которой, как я думала, хватит на несколько дней. Фляги для воды у меня не было, но я догадалась заменить ее тяжелым стеклянным кувшином из врачебного кабинета. У меня были прочные ботинки и теплый плащ, любезно предоставленный Колумом. Еще мне нужна была подходящая лошадь, и я присмотрела такую во время дневных посещений конюшен. Денег у меня не было, но пациенты подарили мне несколько небольших безделушек, лент, несколько резных изделий из дерева и ювелирных украшений, которые при необходимости я могла бы обменять на нужное.
Чувствовала я себя отвратительно из-за того, что злоупотребила гостеприимством Колума и дружбой жителей замка, ничего не сказав им на прощание и не оставив записки, но в конце концов, что я могла им сказать? Какое-то время я обдумывала эту непростую ситуацию, но, наконец, решила просто уйти, тем более, что для записки у меня не было бумаги, а появиться в кабинете Колума в поисках бумаги, я не рискнула.
Через час после наступления темноты я с предосторожностями подошла к конюшням, чутко прислушиваясь к проявлениям человеческого присутствия, но, казалось, что все были в зале, готовясь к церемонии. Дверь заело, но после легкого толчка и, благодаря кожаным петлям, она бесшумно открылась внутрь.
Воздух внутри был теплым и живым от слабого шевеления отдыхающих лошадей. К тому же было так темно, как в шляпе гробовщика, как говорил дядя Лэмб. Немногочисленные щелевые окна для вентиляции были слишком малы, чтобы пропустить звездный свет. Вытянув перед собой руки, я медленно вошла в проход конюшни, шаркающими шагами продвигаясь по соломе.
Осторожно ощупывая перед собой пространство, я пыталась найти ограждение стойла, чтобы идти дальше. Тем не менее, руки ничего не находили, тогда как ноги, наткнувшись на твердую преграду, лежащую на полу, подкосились, и я полетела вниз с испуганным криком, прокатился по стропилам старой каменной постройки.
Испуганное «препятствие» перевернулось и, проклиная, крепко схватило меня за руки. Я почувствовала, что лежу на огромном мужчине, и его дыхание щекочет мое ухо.
— Кто вы? — отпрянув, ахнула я, — и что здесь делаете?
Услышав мой голос, невидимый напавший ослабил хватку.
— Я, Сассенах, мог бы спросить вас о том же, — отозвался низкий, мягкий голос Джейми МакТавиша, и я, вздохнув с облегчением, немного расслабилась.
Зашуршала солома, и Джейми сел.
— Хотя, пожалуй, мог бы догадаться, — сухо добавил он, — и как далеко, по вашему мнению, девушка, вы собирались доехать, темной ночью, на незнакомой лошади, учитывая, что к утру вас догонит половина клана МаКензи?
Послушав его, я была в бешенстве.
— Они не будут меня преследовать. Они все в зале, и, если каждый пятый из них окажется настолько трезв, что завтра утром сможет стоять на ногах, не говоря уже о том, чтобы скакать на лошади, я буду очень удивлена.
Он рассмеялся и, встав, протянул руку, чтобы помочь мне подняться, а потом стряхнул солому с моей юбки сзади с несколько большим усилием, чем, по моему мнению, это было необходимо.
— Что ж, Сассенах, в ваших словах есть здравый смысл, — произнес он таким тоном, будто был несколько удивлен моей способностью логически мыслить.
— Или был бы, — продолжил он, — если бы Колум не поставил стражу вокруг замка и не расставил бы по всему лесу. Вряд ли он оставил бы замок незащищенным, зная что он со всеми воинами будет там. Конечно, камень горит не так хорошо, как дерево...
Я поняла, что он имеет в виду печально известную резню в Гленко, когда некий Джон Кэмпбелл по приказу правительства предал мечу тридцать восемь членов клана МакДональда, а затем сжег дом вместе с телами. Я быстро подсчитала, что это произошло всего лишь пятьдесят с лишним лет назад — достаточно недавно, чтобы понять все меры предосторожности предпринятые Колумом для защиты замка.
— В любом случае, вряд ли бы вы выбрали худшую ночь для побега, — продолжил МакТавиш.
Казалось, сам факт побега его совершенно не интересовал, а только причины по которым побег не состоялся, что показалось мне несколько странным.
— Помимо стражи и того, что здесь собрались лучшие всадники округи, дороги к замку будут забиты людьми из ближайших окрестностей, прибывающими для участия в тинчале и играх.
— В тинчале?
— Тинчал — это охота. Обычно на оленей, в этот раз, возможно, на кабана. Один из конюхов сообщил старому Алеку, что в восточном лесу появился крупный кабан.
Положив свою большую руку мне на спину, он повернул меня лицом к слабо виднеющемуся проему открытой двери.
— Пойдемте, — сказал он, — я проведу вас в замок.
Я отстранилась от него и резко сказала:
— Не беспокойтесь, я сама смогу найти дорогу.
Но он настойчиво взял меня за локоть.
— Думаю, что сможете, но, при этом вы вряд ли захотите встретить часового Колума.
— А почему бы и нет? — огрызнулась я, — я ничего плохого не делаю, и потом, разве есть закон запрещающий выходить из замка?
— Такого закона нет, и я сомневаюсь, что часовые хотели бы вас обидеть, — ответил он, внимательно вглядываясь в тени, — но весьма не редко мужчина берет с собой для компании флягу, когда стоит на страже. А спиртное может быть и хороший компаньон, но не очень хороший советчик относительно достойного поведения, когда в темноте на тебя выходит одинокая маленькая милая девушка.
— Но я наткнулась на вас в темноте, и я была одна — несколько дерзко напомнила я ему, — и я не особенно маленькая и не очень-то милая, по крайней мере, сейчас.
— Да, но я спал, и я не был пьян, — кратко отпарировал он, — и если не брать в расчет ваш норов, то замечу, что вы намного меньше большинства охранников Колума.
Я не стала оспаривать этот логичный довод, а попыталась изменить тактику.
— А почему вы спали в конюшне? — поинтересовалась я, — разве в другом месте у вас нет кровати?
К этому времени мы уже подошли к краю огорода, где росли лечебные травы и приправы для кухни, и теперь, в тусклом свете я увидела его лицо. Он был сосредоточен, и пока мы шли внимательно осматривал арки каменного забора, но вдруг посмотрел в сторону.
— Есть, — только и ответил он.
Продолжая идти вперед и все еще сжимая мой локоть, он вскоре продолжил:
— Я решил, что для меня будет лучше, если я побуду в стороне.
— Это потому, что вы не хотите присягать на верность Колуму МакКензи? — догадалась я, — и не хотите, чтобы по этому поводу началась шумиха?
Удивленный тем, что я сказала, он посмотрел на меня.
— Что-то вроде этого — признался он.
Как ни странно, одни из боковых ворот оставили гостеприимно приоткрытыми. Рядом с ними на выступе стоял фонарь, освещающий дорожку желтым светом. Мы почти дошли до этого маяка, когда кто-то сзади зажал мне рот, и резким толчком сбил с ног.
Пытаясь освободиться, я вырывалась и кусалась, но схвативший меня был в толстых перчатках и, как говорил Джейми, был намного крупнее меня.
Джейми, судя по доносящимся звукам, тоже испытывал незначительные затруднения. Кряхтение и приглушенные проклятия резко прекратились после глухого удара и сочного гэльского ругательства. Как только сопротивление прекратилось, раздался незнакомый смех.
— Господи, где твои глаза, да этот молодой парень — племянник Колума. Опаздываешь к присяге, парень? Кто это с тобой?
— Девчонка, — ответил удерживающий меня мужчина, — такая хорошенькая, соблазнительная, к тому же все при ней.
Освободив мой рот, его рука переместилась в другое место, сильно его стиснув. Вскрикнув от негодования, я через плечо схватила его за нос и дернула. Он тотчас отпустил меня в сопровождении собственной «присяги», правда, не столь официальной, какую он собрался давать в зале. Отступив от субъекта, источающего густой запах перегара виски, на меня вдруг накатила волна благодарности к Джейми за то, что он рядом. В конце концов, его решение проводить меня, пожалуй, было предусмотрительным.
Похоже, по поводу его решения наши мнения не совпадали, потому что он предпринимал тщетные попытки вырваться из крепкой хватки вцепившихся в него двух воинов. В их действиях не было ничего враждебного, они просто твердо придерживались приказа. Целенаправленно двигаясь к открытым воротам, они тащили за собой Джейми.
— Нет, приятели, разрешите мне для начала переодеться, — запротестовал он, — я для присяги неподходяще одет.
Его утонченная попытка побега была сорвана внезапным появление Руперта выскочившего из узких ворот, как пробка из бутылки. Одет он был богато: в великолепной рубашке с кружевным гофрированным воротником и пиджаке обшитом золотым галуном.
— Дружище, об этом не беспокойся, — заявил он, глядя на Джейми блестящими глазками, — мы тебя подобающе оденем в замке.
Он кивнул в сторону ворот, и Джейми, ведомый стражниками, скрылся за ними.
Мясистая рука схватила меня за локоть, и я волей-неволей последовала за ее обладателем.
Казалось, Руперт, как и остальные мужчины в замке, был в весьма приподнятом настроении. Мужчины, а их было было человек шестьдесят-семьдесят, были разодеты, обвешаны дирками, мечами, пистолетами, кроме того, на каждом висел спорран. Они бродили по двору, расположенному рядом со входом в зал. Руперт указал на дверь в стене, и стражники втолкнули Джейми в маленькую освещенную комнату. Очевидно, ее использовали как склад, поскольку столы и полки в комнате были завалены всякой всячиной.
Руперт критично осмотрел Джейми, не преминув заметить овсяную солому застрявшую в его волосах и пятна на рубашке. Скользнув взглядом по моим волосам и увидев в них такую же солому, глаза его мельком блеснули, и он расплылся в циничной ухмылке.
— Не удивительно, приятель, что ты опоздал, — сказал он, толкнув Джейми в бок, — я тебя не виню.
— Уилли! — позвал он одного из мужчин во дворе, — нам тут нужна кое-какая одежда. Что-нибудь подходящее для племянника лэрда. Займись им, приятель, и поторопись!
Джейми оглянулся на находящихся в комнате мужчин, и сжал губы. Шесть членов клана в пылком воодушевлении от предвкушения принятия присяги были переполнены неистовой гордость от чувства принадлежности к клану МакКензи. Очевидно, пылкость своего воодушевления они поддерживали обильным потреблением эля, бочонок с которым я заметила во дворе. Взгляд Джейми упал на меня, его лицо по-прежнему был мрачным. Казалось, оно говорило: «это произошло по твоей вине».
Конечно, он мог заявить, что не собирается присягать Колуму, и вернутся в свою теплую постель в конюшне, но тогда бы его серьезно избили или перерезали горло. Все еще глядя на меня, он, приподняв бровь, пожал плечами, и, с достоинством проявив благосклонность, подчинился Уилли, подлетевшему к нему со стопкой белоснежного белья в одной руке и расческой в другой. На верху стопки лежала приплюснутая синяя бархатная шотландская шапочка с прикрепленным металлическим значком, удерживающим веточку падуба. Пока Джейми прорывался сквозь чистую рубашку и со сдерживаемой ожесточенностью расчесывался, я решила рассмотреть шапочку.
Значок был круглым, а гравировка на удивление превосходной. В центре были изображены пять вулканов, извергающих настоящее пламя, а по ободку был выгравирован девиз: Luceo non Uro.
— Сияю, но не горю, — перевела я вслух.
— Верно, девушка. Это — девиз клана МакКензи — одобрительно кивнув мне, произнес Уилли.
Выхватив шапочку у меня из рук, он сунул ее Джейми и бросился искать остальную одежду.
— Э-э... простите, — тихо сказала я и, воспользовавшись отсутствием Уилли, подошла ближе к Джейми, — я не хотела...
Неодобрительно смотрящий на значок Джейми, взглянул на меня и его мрачное лицо и сжатые губы расслабились.
— А-а, Сассенах, не мучьтесь из-за меня. Рано или поздно это должно было случиться.
Он вывернул значок из шапочки и, кисло усмехнувшись, как бы взвешивал его в руке.
— Вы знаете мой девиз, девушка? — спросил он, — я имею в виду моего клана?
— Нет, — изумленно ответила я, — какой?
Он подбросил значок, поймал его и ловко отправил в спорран. Затем он мрачно посмотрел в проход под аркой, где собирались члены клана МакКензи, выстроившись неровными рядами.
— Je suis prest, — ответил он на удивительно хорошем французском.
Оглянувшись, он посмотрел на Руперта и еще одного крупного мужчину из клана МакКензи, которого я не знала. С покрасневшими лицами от воодушевления и выпитого спиртного, они направлялись к нему с определенной целью. Руперт держал огромный кусок тартана цветов МакКензи, а крупный мужчина молча протянул руку к пряжке килта Джейми.
— Вам лучше уйти, Сассенах, — кратко посоветовал Джейми, — женщинам здесь не место.
— Да, я вижу, — сухо ответила я и была вознаграждена кривой улыбкой в то время, как его бедра обернули новым килтом, а бывший на нем, оберегая его скромность, ловко выдернули из под низа.
Руперт и его приятель крепко взяли Джейми за руки и подтолкнули к арке.
Я сразу же повернулась и направилась к лестнице, ведущей в галерею менестрелей, старательно избегая взгляда любого члена клана идущего мне навстречу. Завернув за угол, я остановилась и, чтобы меня не заметили, прижалась спиной к стене. Немного подождав, пока коридор опустеет, я заскочила в дверь перед лестницей и быстро закрыла ее, чтобы любой завернувший за угол не видел куда я пошла. Сверху лестницу освещал тусклый свет, и я без труда поднималась по истертым каменным плитам. Поднимаясь к шуму и свету, я думала о нашем последнем коротком разговоре с Джейми.
«Je suis prest». Я готов. Я на это надеялась.

Галерею освещали сосновые факелы, яркие вспышки которых «выстреливали» вверх, озаряя гнезда с черной окантовкой сажи, оставленной их предшественниками. Когда я вышла из-за занавеса в конце галереи, несколько лиц повернулись и, моргая, посмотрели на меня. Похоже, здесь были все женщины замка. Среди них я узнала Лаогеру, Магдалену, некоторых женщин, встречавшихся мне на кухне, и, конечно же, дородную фигуру миссис ФитцГиббонс, стоящую на почетном месте у балюстрады.
Увидев меня, она приветливо поманила меня, и женщинам пропускавшим меня, пришлось уплотниться. Добравшись до балюстрады, я глянула вниз и увидела раскинувшийся подо мной зал.
Стены зала были украшены ветками мирта, тиса и падуба. Аромат этих вечнозеленых деревьев, смешанный с запахом дыма от факелов и резким мужским запахом, поднимался на галерею. Мужчин в зале было много. Они приходили и уходили или стояли и беседовали небольшими группами, разбросанными по залу. Все они были одеты в тартаны цветов клана различного вида, будь это только плед или шотландская шапочка на голове у пришедшего в рабочей рубашке и порванных бриджах. И хотя рисунок ткани сильно различался, но цвета по большей части были одинаковые — темно зеленый и белый.
Большинство присутствующих были одеты точно так же, как Джейми: в килте, пледе и шапочке и в большинстве случаев, на шапочках виднелись значки. Я мельком увидела Джейми, по-прежнему мрачного, стоящего у стены, по бокам которого стояли два крепких Маккензи — очевидно, стражники. Руперта видно не было, он скрылся в толпе.
Жители замка, протискивающиеся к вновь прибывшим, чтобы увести их в нижний конец зала устроили толчею, которая постепенно отступала.
Сегодняшний вечер был особенным, поэтому к молодому волынщику, обычно игравшему в зале присоединили еще двух, одного из которых со статной осанкой и волынкой с мундштуками из слоновой кости представили, как мастера игры на волынке. Он кивнул двум другим, и вскоре зал наполнился неистовой музыкой басовой трубки волынки. Намного меньшие своих северных собратьев звук таких волынок, используемых в бою, был наиболее впечатляющим.

(Во время боя волынки не только поднимали боевой дух гордых горцев, но и подавали различные сигналы. Также музыка волынки использовалась в бою для... психической атаки.)

Но когда на звуки басовых трубок наложилась трель, у присутствующих заиграла кровь. Женщины вокруг меня зашевелились, и мне пришли на ум строки из «Мэгги Лаудер»:

Я Рэб-певец, известный всем в округе,
И сходят девушки-красавицы с ума,
Едва возьму свою волынку в руки...

Если считать недопустимым, что эти женщины тронулись умом, то они, пребывали в полном восторге. Когда свисая с перил, они указывали то на одного, то на другого расхаживающего по залу разодетого мужчину, отовсюду раздавался восхищенный шепот. Какая-то девушка, заметив Джейми, приглушенно воскликнув, поманила своих подружек посмотреть на него. Потом они долго шептались и что-то тихо говорили относительно его внешности. Некоторые из них, восхищались ею, но большинство высказывало свои предположения по поводу его присутствия на церемонии принятии присяги. Я заметила, что Лаогера, наблюдая за ним, сияла, как свечка, и вспомнила слова Алека, произнесенные в паддоке:
— Ты же знаешь, что ее отец не разрешит ей выйти замуж за человека не из клана.
Был ли Джейми племянником Колума? Если был, то парень к тому же был бы отличной партией, разумеется, не принимая во внимание такую незначительную мелочь, что он объявлен вне закона.
Музыка волынки становилась все задорнее и вдруг оборвалась. В мертвой тишине зала Колум МаКензи вышел из-под верхней арки и направился к невысокому помосту, установленному в верхнем конце зала. Если раньше он не скрывал искалеченные ноги, то теперь не стал выставлять их напоказ. Он был великолепен в лазурно-синем пиджаке богато обшитым золотом и застегнутым на серебряные пуговицы. Обшлага из розового шелка были отогнуты почти до локтя. Килт из тартана тонкой шерсти свисал ниже колен, закрывая бо́льшую часть ног в клетчатых чулках. На его синей шапочке значок был серебряным, но он удерживал перья, а не веточку падуба. Весь зал затаил дыхание, когда он стал в центре помоста. Кем бы ни был Колум МакКензи, но впечатляющие зрелища он умел устраивать.
Повернувшись к собравшимся членам клана и подняв руки, он приветствовал их звучным возгласом:
— Тулах Ард!
— Тулах Ард! — взревели ему в ответ члены клана.
От этого рева женщина, стоящая рядом со мной, вздрогнула.
После этого он произнес краткую речь на гэльском, периодически прерываемую одобрительными возгласами, а затем началась церемония принятия присяги.
Первым к помосту подошел Дугал МакКензи. Стоя на невысоком помосте, Колум стал выше, и теперь, смотрящие друг на друга братья были одного роста. Дугал тоже был богато одет, но его простой, каштанового цвета, бархатный пиджак не был обшит золотым галуном, чтобы не отвлекать внимания от великолепия Колума.
Эффектно выхватив дирк из ножен, Дугал опустился на колено, вертикально держа дирк за лезвие. Голос его был не таким звучным, как у Колума, но достаточно громким, чтобы каждое его слово было слышно в зале.
— Клянусь крестом Господа нашего Иисуса Христа и священным клинком, который держу, что буду верен вам и предан клану МакКензи. Если когда-либо в мятеже моя рука поднимется против вас, пусть это святое железо пронзит мое сердце.
Опустив дирк и поцеловав его в месте соединения рукоятки и лезвия, он вложил дирк в ножны. Не поднимаясь с колена, он протянул Колуму сложенные, как в молитве руки. Тот заключив их в свои и поднеся руки к губам, принял клятву и поднял Дугала. Повернувшись к стоящему сзади и накрытому тартаном столу, Колум обеими руками поднял со стола тяжелый серебряный куэйч, отпил из него и протянул Дугалу.

(Куэйч (англ. quaich, /ˈkweɪx/, архаизм quaigh или quoich) — особый вид двуручной неглубокой чаши для питья в Шотландии. Название происходит от шотландского гэльского cuach, что означает чашка. Используется для распития крепких алкогольных напитков — виски, брэнди и имеет размер от 5 до 15 см в диаметре. Изготавливается из металла или дерева).

Дугал сделал большой глоток и вернул чашу. Поклонившись лэрду клана МакКензи, он шагнул в сторону, освободив место следующему в очереди.
Такая же церемония повторялась каждый раз, начиная от клятвы и заканчивая церемониальным напитком. Глядя на численность мужчин в очереди, меня в очередной раз впечатлил Колум своей способностью оставаться на ногах, выпив такой объем спиртного. Я пыталась подсчитать сколько пинт спиртного он выпьет к концу вечера, выпивая глоток с каждым дающим клятву, когда увидела, что к началу очереди приближается Джейми.
Дугал, после дачи присяги стал позади Колума. Увидев Джейми, стоящим перед Колумом, пока тот принимал присягу у впереди стоявшего, на лице Дугала отразилось внезапное удивление. Он подошел к брату и что-то тихо ему сказал. Колум, не отрывая взгляда от стоящего перед ним, слегка напрягся. Он тоже был удивлен и, как мне показалось, не очень этим доволен.
Накал эмоций в зале был высоким с начала церемонии, а с ее продолжением он постоянно нарастал.
— Если сейчас Джейми откажется давать присягу, — подумала я, — окружающие его перевозбужденные члены клана тут же разорвут его в клочья.
Украдкой вытерев ладони о юбку, я корила себя за то, что втянула его в такую рискованную ситуацию.
Он казался совершенно спокойным, и, несмотря на то, что в зале было жарко, он не потел. Терпеливо ожидая в очереди, он не не проявлял никаких признаков понимания того, что за любое оскорбление, нанесенное самому МакКензи и клану, сотня окружающих его и вооруженных до зубов негодующих мужчин, мгновенно отреагируют. Вот уж действительно — «Je suis prest». А может он все-таки решил последовать совету Алека?
Когда подошла его очередь, я сжала руки так, что ногти впились в ладони.
Изящно опустившись на колено, он низко поклонился Колуму. Но вместо того, чтобы выхватить дирк для присяги, он поднялся и посмотрел в глаза Колуму. Когда он встал, было видно, что он на голову выше большинства мужчин в зале и на несколько дюймов выше Колума, стоящего на помосте. Я мельком глянула на Лаогеру. Когда Джейми поднялся, она побледнела и, как я заметила, тоже сжала руку.
Когда он поднялся, все взгляды в зале были прикованы к нему, но он заговорил так, будто остался наедине с Колумом. Его голос был таким же звучным, как у Колума, и каждое его слово было отчетливо слышно.
— Колум МакКензи, я пришел к вам как родственник и как союзник. Я не присягаю вам, ибо присягал тому клану, фамилию которого я ношу.
Из толпы раздался низкий зловещий рык, но, не обращая на него внимания, Джейми продолжил:
— Но я по доброй воле отдаю вам то, что у меня есть: мою помощь и мою дружбу, когда бы они вам не понадобились. Обязуюсь подчиняться вам, как родственнику и как лэрду, и буду выполнять все ваши приказы, пока нахожусь на землях клана МакКензи.
Он умолк, продолжая стоять, такой высокий, стройный, со свободно опущенными руками.
— Теперь все зависит от решения Колум, — подумала я, — одно его слово или жест, и утром кровь молодого человека будут смывать с плит пола.
Какое-то время Колум стоял неподвижно, потом улыбнулся и протянул руки. Минуту постояв в нерешительности, Джейми спокойно положил руки на ладони Колума.
— Мы почтены́, предложенной вами дружбой и доброй волей, — отчетливо произнес Колум, — принимаем ваше обязательство подчиняться и считаем вас надежным союзником клана МакКензи.
Когда Колум отпил из куэйча и протянул его Джейми, напряжение в зале ослабло, а по галерее пронесся едва слышимый вздох облегчения. Молодой человек принял куэйч с улыбкой. Однако вместо традиционного церемониального глотка он, осторожно поднял почти полную чашу, наклонил ее и начал пить. Присутствующие ахнули кто с уважением, а кто потешаясь, тогда как сильные мышцы горла продолжали двигаться.
— Разумеется, вскоре ему не хватит воздуха, — подумала я, но он не прерываясь продолжал пить
Осушив тяжелую чашу до дна и жадно хватая ртом воздух, он опустил ее, а затем вернул Колуму.
— Для меня честь, — чуть охрипшим голосом сказал он, — быть союзником клана, вкус виски которого так превосходен.
Его реплика вызвала шум в зале, но он спокойно направился к арке, по дороге к которой многие его останавливали, чтобы поздравить и пожать руку или стукнуть по спине. Очевидно, Колум МакКензи был не единственным в семье, кто умел устроить впечатляющее зрелище.
Жара в галерее стояла удушающая. Еще до окончания церемонии, которая, наконец-то, закончилась, от поднимающегося запаха дыма у меня разболелась голова. Сигналом к окончанию церемонии послужили, как я и подумала, несколько захватывающих слов, сказанных Колумом. Не опьяневший после шести куэйчев спиртного, выпитых вместе с присягавшими, его все еще звучный голос отражался эхом от каменных стен зала.
— По крайней мере, этой ночью у него не будут болеть ноги, — подумала я, — несмотря на то, что он столько времени простоял.
Между тем снизу раздались многоголосые возгласы, волынки внезапно издали пронзительный воющий звук и торжественную обстановку накрыло волной разразившихся разгульных воплей. Еще более оглушительными воплями были встречены бочонки с элем и виски, внесенные на ко́злах вместе с блюдами с овсяными лепешками, над которыми поднимался пар, хаггисом и мясом.

(Хаггис — национальное шотландское блюдо из бараньих потрохов (сердца, печени и лёгких), порубленных с луком, толокном, салом, приправами и солью и сваренных в бараньем желудке.)
(Ко́злы — брусья, жерди с укрепленными наклонно ножками и с настланными сверху досками, служащие опорой, подставкой для чего-нибудь.)

Миссис Фитц, которая должна была обеспечить эту часть мероприятия, опасно наклонившись через  балюстраду, зорко следила за поведением официантов, — в основном юнцов, — слишком молодых, чтобы присягать.
— А где же фазаны? — пробормотала она себе под нос, осматривая вносимые блюда, — а фаршированные угри? Черт возьми этого Мунго Гранта. Я шкуру с него спущу, если он сжег угрей!
Определившись, что делать дальше, она повернулась и начала протискиваться в конец галереи, явно не желая оставлять руководство такого серьезного мероприятием, как пиршество, неопытным рукам Мунго Гранта. Воспользовавшись удобным случаем, я двинулась вслед за ней по внушительному проходу, оставленному ею в толпе. Остальные женщины, благодарные ей за удачный предлог ухода, присоединились ко мне.
Спустившись по лестнице и обернувшись, миссис Фитц увидела стоящую наверху толпу женщин и грозно нахмурилась.
— А вы, девчонки, сразу же разбегайтесь по своим комнатам, — скомандовала она, — ложитесь спать и не попадайтесь на глаза. В своих комнатах вы будете в безопасности, так что лучше разбегайтесь. Но по дороге не задерживайтесь в коридорах, и не заглядывайте за углы. Там вы не найдете того, кто бы не был хорошо выпивший, а еще через час они хорошо наберутся. Этой ночью девушкам в замке не место.
Приоткрыв дверь, она с осторожностью выглянула в коридор. Очевидно, там никого не было, поскольку она начала выпроваживать женщин по одной, подавая им сигнала спешно отправляться в спальни расположенные на верхних этажах.
— Вам нужна помощь? — спросила я, когда шла с ней, — я имею в виду — на кухне?
Она покачала головой, но в ответ улыбнулась.
— Нет, милая, в этом нет необходимости. А сейчас, марш отсюда. Вы в небезопасности, как и остальные.
И слабый толчок в поясницу отправил меня в полутемный коридор.
После встречи со стражей замка я предпочла последовать ее совету. Мужчины в зале предавались разгулу, танцевали и пили, не сдерживая и не контролируя себя. Я была согласна с миссис Фитц, женщинам здесь — не место.
Совсем другое дело — найти дорогу к комнате. Я находилась в незнакомой части замка, и, хотя я знала, что этажом выше есть крытый проход, соединяющийся с коридором ведущим в мою комнату, я не могла найти ничего похожего на лестницу.
Повернув за угол, я наткнулась на группу мужчин из клана. Этих мужчин я не знала. Скорее всего, они приехали из отдаленных клановых земель и не привыкли к благопристойным манерам замка. К такому выводу я пришла потому, что один из них, по-видимому, не стал утруждать себя поиском туалета и решил облегчиться в углу коридора.
Сразу же развернувшись, я собиралась вернуться назад по лестнице или без нее. Однако несколько рук остановили меня, и я оказалась прижатой к стене коридора в окружении бородатых горцев, дышащих на меня парами виски, в головах которых возникла мысль об изнасиловании.
Не видя смысла в подготовке, стоящий передо мной мужчина, одной рукой схватил меня за талию, а другую запустил в лиф. Наклонившись поближе, он начал тереться бородатой щекой о мое ухо.
— А как насчет сладкого поцелуя для бравых парней из клана МакКензи? Тулах Ард!
— Да здравствует Ирландия — грубо ответила я, оттолкнув его изо всех сил.
Неустойчивый из-за чрезмерного возлияния, он, отшатнувшись назад, упав на одного из своих спутников. Отклонившись в сторону я бросилась бежать, сбрасывая на бегу свои неуклюжие туфли.
Неожиданно передо мной вырисовалась чья-то неясная фигура, и я приостановилась. Впрочем, передо мной был только один, а позади, по крайней мере, десять. Они быстро догоняли меня, несмотря на то, что нагрузились спиртным. Я бросилась вперед, надеясь увернуться и от него, однако он резко шагнул мне навстречу, и мне пришлось быстро затормозить, чтобы в него не врезаться. Пришлось упереться руками в его грудь. Это был Дугал МакКензи.
— Что черт возьми? — начал он, но увидев гнавшихся за мной мужчин, перетянул меня себе за спину и рявкнул моим преследователям что-то по-гэльски. Они запротестовали на том же языке, но после краткого обмена репликами, подобного рычанию волков, они, махнув рукой на свою затею, ушли на поиски лучших развлечений.
— Спасибо, — еще несколько ошарашенная, выдохнула я, — спасибо. Я... я пойду. Мне не следует здесь находиться.
Взглянув на меня, Дугал взял меня за руку и притянул к себе. Он был растрепан и явно участвовал в разгуле, происходящем в зале.

— Верно, девушка, — подтвердил он, — вам не следует здесь находиться. Но раз уж вы тут, вам придется за это расплатиться — пробормотал он, поблескивая в полумраке глазами.
Ни слова не говоря он сильно прижал меня к себе и поцеловал, насильно раскрыв губы. Он поцеловал меня так крепко, что оставил на губах кровоподтеки. Своим языком он скользнул по моему, и рот наполнился острым вкусом виски. Он крепко схватил меня за зад и прижал к себе, давая ощутить свою каменную твердь под килтом через все мои верхние и нижние юбки.
Отпустил он меня также внезапно, как и схватил. Немного прерывисто дыша, он кивнул и жестом указал на конец коридора. Рыжеватая прядь волос упала ему на лоб, и он рукой откинул ее назад.
— Уходите, девушка, — произнес он, — пока не пришлось заплатить более высокую цену.
И я ушла. Босиком.

Учитывая ночной разгул, я ожидала, что большинство жителей замка встанут поздно, когда солнце будет уже высоко, если оно вообще решит выйти, и, скорее всего, шатаясь, спустятся за спасительной кружкой эля.
Но шотландские горцы из клана МакКензи оказались более крепкими орешками, чем я думала, потому что задолго до рассвета замок гудел, как улей. Мужчины громко перекликались, шествуя по коридорам, гремели оружием и глухо топали сапогами, как мужчины готовящиеся к тинчалу.
Было холодно и туманно, но Руперт, которого я встретила во дворе по дороге в зал, заверил меня, что это лучшая погода для охоты на кабана.
— У этих зверей шерсть такая густая, что холод им нипочем, — объяснял он мне, увлеченно заостряя наконечник копья на точильном камне с ножным приводом, — понимаете, в таком густом тумане зверь чувствует себя в безопасности, не замечая приближающихся к нему людей.
Я не стала говорить ему, что в таком густом тумане охотники приближающиеся к кабану сами могут его не увидеть, пока не окажутся не его клыках.
Когда солнечные лучи начали окрашивать туман в кроваво-красный и золотистый цвет, в переднем дворе замка собрались охотники, усыпанные каплями тумана. Глаза их горели от нетерпения. Я была рада, что женщины не участвуют в охоте, а довольствуются тем, что предлагают пресные лепешки и эль уходящим героям. Увидев стольких людей, отправившихся в восточный лес и вооруженных до зубов кабаньими копьями, топорами, луками с колчанами стрел и кинжалами, мне стало немного жаль кабана.
Час спустя, когда меня срочно вызвали на опушку леса перевязать раны одному из охотников, который, как я и предполагала, неожиданно в тумане наткнулся на зверя, небольшая жалость к кабану сменилась каким-то трепетным уважением.
— Черт возьми! — воскликнула я, осматривая зияющую, рваную рану от колена до щиколотки, — и это сделало животное? У него что, клыки из нержавеющей стали?
— А?
Бледный от шока пострадавший был настолько потрясен, что не смог мне ответить, но один из парней, помогавший ему выбраться из леса, как-то странно на меня посмотрел.
— Неважно, — ответила я, потуже затягивая давящую повязку вокруг раненой голени, — отнесите его в замок, и попросите миссис Фитц дать ему горячего бульона и одеял. Рану надо зашить, но у меня для этого нет при себе инструментов.
Когда ритмичные однообразные крики загонщиков еще отдавались эхом от окутанного туманом склона холма, внезапно над туманом и деревьями взмыл пронзительный крик. Испуганный фазан чуть ли не из-под ног рванулся из своего укрытия с пугающим шумом, взмахнув крыльями.
— Господи всемогущий, что там еще?
Захватив целую кучу бинтов, и, оставив своего пациента на попечение его приятелей, я сломя голову помчалась в лес.
Под ветвями туман сгустился, видимость была не более нескольких футов, но взволнованные крики и изломанный подлесок вели меня в нужном направлении.
Он промчался сзади меня. Собираясь крикнуть, чтобы уточнить местонахождение раненого, я не слышала и не видела его, пока он не пронесся мимо. Темная масса на абсурдно крошечных раздвоенных копытцах, почти бесшумно касаясь промокших листьев бежала с невероятной скоростью.
Меня настолько ошеломило внезапное появление кабана, что сначала я даже не испугалась. Я просто остановилась и смотрела в туман, где исчезало ощетинившееся черное существо. Подняв руку, чтобы убрать влажные локоны, прилипшие к лицу, я увидела на ней дорожку из пятнышек крови. Посмотрев вниз, я увидела на юбке такую же дорожку. Животное было ранено. А может донесшийся крик был воплем кабана?
Не думаю. Я знала этот крик. Так кричат смертельно раненные, но кабан, промчавшийся мимо меня, бежал резво. Глубоко вздохнув, я вошла в стоящий стеной туман, чтобы найти раненого.
Я нашла его в окружении мужчин в килтах у подножия невысокого склона. Чтобы согреть его, они накрыли раненого своими пледами, но ткань на ногах была зловеще темной от крови. Широкая полоса черной грязи показывала откуда он падал и где скатился по склону к подножию, а перерытые вперемешку с землей грязные листья — место, где он встретил кабана. Опустившись на колени возле раненого и откинув пледы, я принялась за работу.
Но не успела я начать, как окружающие нас мужчины закричали, и, повернувшись, я вновь увидела кошмарную фигуру бесшумно появляющуюся из-за деревьев.
В этот раз я успела заметить рукоять кинжала, торчащую из бока животного. Возможно, это был дело рук человека лежащего передо мной на земле. Опасные, цвета слоновой кости пожелтевшие клыки животного, были окрашены кровью. Такими же были и его безумные глазки.
Я остолбенела, но окружающие меня мужчины зашевелились и потянулись за оружием. Высокий мужчина быстрее всех выхватил кабанье копье из рук остолбеневшего партнера по охоте и вышел на поляну.
Это был Дугал МакКензи. Он шел едва ли не небрежно, неся копье обеими руками так, будто собирался поднять наполненную землей лопату. Пристально глядя на зверя, он что-то бормотал ему вполголоса на гэльском, будто уговаривая животное выйти из-за прикрывающего его дерева, возле которого оно стояло.
Первое нападение зверя было внезапным, как взрыв. Кабан пролетел мимо Дугала так близко, что его коричневый охотничий тартан заколыхался от ветерка, поднятого животным. Тотчас развернувшись, он вернулся разъяренной массой сплошных мышц. Ткнув в него копьем, Дугал, как тореадор отскочил в сторону. Назад, вперед и опять повтор. Сражение, помимо ярости, скорее походило на танец, поскольку оба противника, кроме того, что были сильны, были настолько проворны, что казалось они парят над землей.
Сражение продолжалось примерно минуту, хотя казалось, что прошла вечность. Оно закончилось тогда, когда Дугал уворачиваясь от глубоко ранящих клыков, поднял острие короткого, прочного копья и вонзил его между покатыми лопатками зверя. Раздался глухой удар и такой душераздирающий визг, от которого волоски на моих руках встали дыбом. Маленькие свиные глазки, бешено вращаясь, метались из стороны в сторону в поисках заклятого врага. По мере того как кабан шатался и кренился, не переставая визжать, его изящные копытца глубоко погружались в грязь. А когда тяжелое тело перевернулось набок, вонзив торчащий кинжал по рукоять в волосатую плоть, визг стал нечеловеческим. Изящные копытца отталкивались от земли, сбивая ее во влажные плотные комья.
Оборвался визг резко, и на мгновение воцарилась тишина. Затем кабан в последний раз хрюкнул и замер.
Дугал не стал убеждаться мертв ли кабан, а обошел подергивающееся животное и вернулся к раненому. Опустившись на колени, он подложил руку под плечи пострадавшего, заменив человека, поддерживающего его прежде. Мелкие брызги крови попали на высокие скулы Дугала, а, сбоку его головы, от высыхающих капель слиплись волосы.
— Ну-ка, Джорди, — обратился он к раненому, и его суровый голос неожиданно смягчился, — ну, вот. Я убил его, приятель. Все в порядке.
— Дугал? Это ты, дружище? — раненый повернул голову к Дугалу, изо всех сил пытаясь открыть глаза.
Слушая их и поспешно проверяя пульс и другие жизненно важные показатели пострадавшего, я была в изумлении. Дугал, этот свирепый, безжалостный Дугал, прижав раненого к себе, тихо разговаривал и успокаивал его, приглаживая его растрепанные волосы.
Присев на корточки, я снова потянулась к лежащей рядом на земле куче пледов. Глубокая рана начиналась, не менее, чем в восьми дюймах от паха и тянулась вниз по всей длине бедра. Из нее безостановочно хлестала кровь, хотя брызг не было. Значит бедренная артерия не была задета, а это означало, что кровотечение можно остановить.
Но невозможно было остановить экссудат сочившийся из живота пострадавшего, где разрывающие клыки вспороли кожу, мышцы, брыжейку и кишечник. Здесь крупные сосуды не были повреждены, но кишечник был пробит. Через рваный разрыв я отчетливо это видела. Такие ранения брюшной полости часто заканчивались летальным исходом, даже в современных операционных, где шовный материал и антибиотики всегда были под рукой. Содержимое разорванной кишки, выливаясь в брюшную полость, загрязняет ее, а это приводит к заражению и неизбежной смерти. А тут, лечить такое ранение, не имея ничего, кроме зубчиков чеснока и цветков тысячелистника...
Во время моего осмотра ужасной раны, Дугал тоже смотрел на нее. Когда наши взгляды встретились, зашевелив губами над головой раненого, он беззвучно спросил: «Он будет жить?»
Я молча покачала головой. Помедлив минуту и удерживая Джорди, он развязал жгут, наложенный мной на бедро пострадавшего. Он посмотрел на меня, ожидая моих возражений, но я лишь слегка кивнула. Я могла остановить кровь и обеспечить доставку раненого в замок, но по мере того, как рана начала гноится, агония нарастала бы, и нарастала до тех пор, пока разложение, распространившееся довольно глубоко, в конце концов, его не умертвило, при этом он, возможно, сутки лежал бы, испытывая непрекращающуюся сильную боль. Возможно, Дугал обеспечил раненому лучшую смерть — смерть под небом, где кровь раненого окропила листья, забрызганные кровью убившего его зверя.
По влажным листьям, я подползла к Джорди и подложила руку ему под плечи.
— Скоро ты почувствуешь себя лучше, — заверила я, и мой голос был, как всегда, ровным, таким ровным, к какому нас приучили, — боль скоро пройдет.
— Да. Уже сейчас ... лучше. Я уже не чувствую ни ногу... ни рук... Дугал...ты здесь? Ты здесь, дружище?
Онемевшими руками он слепо размахивал перед лицом Дугала. Тот крепко сжал их своими и, наклонившись ближе, что-то шептал пострадавшему на ухо.
Вдруг спина Джорди выгнулась, а каблуки глубоко вонзились в грязную землю. Его тело запротестовало против того, чему разум уже начал верить. Время от времени он так же глубоко ахал, как истекающий кровью человек глотает воздух, кислород которого жаждет тело.
Тихо было в лесу. В тумане не пели птицы, и мужчины, сидя на корточках под деревьями, терпеливо ждали. Они молчали, как молчали деревья, под которыми они сидели. Мы с Дугалом, ниже наклонившись над борющимся телом, что-то тихо говорили и утешали раненого, разделив горькую, мучительную, но необходимую обязанность — помочь человеку умереть.
Поднимаясь к замку мы шли молча. Я шла рядом с импровизированными носилками из сосновых веток, на которых лежал умерший. За нами точно так же несли тело его врага. Дугал в одиночестве шел впереди всех.
Войдя в ворота центрального двора замка, я заметила невысокую толстую фигуру деревенского священника отца Бэйна, запоздало спешащего на помощь своему павшему прихожанину. Остановившись в коридоре, Дугал, пытаясь остановить меня, протянул руку, когда я повернула к лестнице, ведущей в мой кабинет. Носильщики с завернутым в плед телом Джорди, не останавливаясь, направились к часовне, оставив нас в пустом коридоре. Взяв меня за запястье, он пытливо посмотрел на меня.
— Вы и раньше видели умирающих людей, — категорично заявил он, — умирающих не своей смертью.
Он не спрашивал, он чуть ли не обвинял меня.
— Многих из них, — ответила я так же категорично.
Вырвав руку и оставив его коридоре, я отправилась ухаживать за своими живыми пациентами.


Смерть Джорди, какой бы ужасной она ни была, лишь ненадолго приостановила празднование. В тот же день в замковой часовне над ним отслужили роскошную заупокойную мессу, а уже на следующее утро начались игры.
Видела я их мало, поскольку оказывала медицинскую помощь их участникам. Все, что я абсолютно достоверно могу сказать об играх в Хайлэнде — это то, что горцы на них играют с огнем. Во время первого дня игр, я перевязала некоего участника, умудрившегося располосовать ноги, пытаясь танцевать между мечами, зафиксировала поломанную ногу незадачливому пострадавшему, оказавшемуся на пути кем-то небрежно брошенного молота и раздавала касторку и сироп настурции многочисленным ребятишкам, объевшимися сладостями. К вечеру я была на грани изнеможения.
Взобравшись в кабинете на стол, я прислонилась лицом к крохотному оконцу, чтобы подышать свежим воздухом. С поля, где днем проходили игры, доносившиеся крики, смех и музыка стихли. Чудесно. По крайней мере до завтра новых пациентов не будет. Что там Руперт говорил, насчет следующих? Стрельба из лука? Хм. Проверив запас бинтов, я устало закрыла за собой дверь кабинета.
Выйдя из замка, я поплелась вниз по склону к конюшням. Мне хотелось побыть в хорошей, не говорящей и не истекающей кровью компании животных. Также я думала, что смогу найти Джейми как-там-его-фамилия, и попытаюсь еще раз попросить прощения за то, что втянула его в церемонию принятия присяги. Правда, он хорошо с этим справился, но его вообще не было бы там, будь он предоставлен самому себе. Что касается сплетен, которые мог распустить Руперт, о нашей с Джейми якобы любовной связи, об этом я предпочла не думать.
Также я предпочла не думать и о своем затруднительном положении, хотя рано или поздно придется. После столь впечатляющей неудачи с побегом в начале собрания я размышляла о том, удастся ли мне бежать в конце собрания. Правда, большая часть лошадей, стоящих сейчас в конюшне, уедут вместе с гостями, но останется ли там еще несколько замковых лошадей? Если повезет, то исчезновение одной из них могли бы расценить, как случайное воровство, потому что много негодяев злодейского вида околачивалось на ярмарке и на играх. А в суматохе отъезда может пройти какое-то время, когда кто-нибудь сообразит, что меня нет.
Я брела вдоль забора паддока, обдумывая маршрут побега. Трудность заключалась в том, что у меня было лишь смутное представления о том, где я нахожусь и в том, как отсюда добраться в нужное мне место. А поскольку теперь, благодаря моей медицинской помощи на играх, меня знали практически все МакКензи от Леоха и до границы, я уже не смогу расспросить, как проехать к нужному мне месту.
Вдруг я подумала, не рассказал ли Джейми Колуму или Дугалу о моей неудавшейся попытки побега в ночь принятия присяги. Но ни один из них при мне не упомянул, что знает об этом, так что, похоже, не рассказал.
В паддоке не было ни одной лошади. Толкнув дверь конюшни, мое сердце екнуло, когда я увидела Джейми и Дугала, сидящих рядом на тюке сена. Они были ошарашены, пожалуй, не меньше меня, но встали и галантно предложили мне сесть.
— Ничего страшного, — оправдывалась я, пятясь к двери, — я не предполагала, что бесцеременно вмешаюсь в вашу беседу.
— Вы вовсе нам не помешали, девушка, — отозвался Дугал, — то, что я только что сказал молодому Джейми, касается и вас.
Я мельком глянула на Джейми, но он слегка качнул головой. Значит, он не рассказал Дугалу о моей попытке побега.
На ум пришел эпизод в коридоре в ночь принесения присяги, и, хотя Дугал не упоминал о нем ни словом, ни жестом, я села, немного опасаясь его.
— Я уезжаю через два дня, — резко объявил он, — и беру вас обоих с собой.
— Куда мы едем? — опешив, поинтересовалась я, и мое сердце забилось быстрее.
— Через земли клана МакКензи. Колум ехать не может, так что навестить арендаторов, не сумевших приехать на собрание — досталось мне. И еще надо будет заняться кое-какими делами и здесь, и там...
И он махнул рукой, как отмахиваютя при пустяке.
— Но почему я? Вернее, почему мы?
Он ответил не сразу, а ненадолго задумался.
— Джейми хорошо управляется с лошадьми. Что касается вас, девушка, то Колум счел разумным отвезти вас в Форт-Уильям. Тамошний командующий мог бы... помочь разыскать ваших родственников во Франции.
— Или помочь вам выяснить, кто я такая на самом деле — подумала я, — а что еще вы от меня скрываете?
Дугал уставился на меня, очевидно наблюдая, как я восприму эту новость.
— Отлично, — невозмутимо произнесла я, — неплохо придумано.
Внешне я была спокойной, но в душе я радовалась. Какая удача! Теперь мне не надо пытаться бежать из замка. Я проеду с Дугалом большую часть пути, а уж из форта Уильяма, надеюсь, я смогу без особых трудностей найти дорогу. Дорогу к Крэйг-на-Дуну. К кругу стоячих камней. И, если повезет, вернусь домой.

БЕСЕДЫ С АДВОКАТОМ
Два дня спустя незадолго до рассвета мы выехали из ворот замка Леох. Выезжали по двое, по трое, по четверо. Под прощальные крики провожающих и зов диких гусей на озере лошади с осторожностью перебирались через каменный мост. Время от времени я оглядывалась назад, пока бо́льшая часть замка с мерцающими окнами не скрылась за завесой тумана. Мысль о том, что я никогда больше не увижу эту мрачную груду камней и ее жителей вызывала во мне необъяснимое чувство сожаления.
Казалось, туман приглушает цоканье конских копыт. Что касается голосов, то во влажном воздухе они доносились странным образом. Так, оклик с одного конца длинной колонны иногда хорошо слышался на другом ее конце, тогда как голос едущего рядом собеседника временами доносился, как прерывистое бормотание.
Было похоже, что я верхом на лошади пробираюсь сквозь пар, населенный призраками. Бесплотные голоса паривших в паре «призраков», раздававшиеся далеко, начинали раздаваться на удивление близко.
Я ехала в середине отряда между воином, имени которого я не знала, и Нэдом Гоуэном  — миниатюрным писарем, которого я видела за работой в зале Колума. По дороге мы разговорились, и я поняла, что в его обязанности входило нечто большее, чем в обязанности писаря.
Нэд Гоуэн был солиситором.

(Солиситор в Великобритании — это категория адвокатов, специализирующихся на самостоятельном ведении дел в магистратских судах графств и городов-графств и на подготовке материалов для барристеров — адвокатов более высокого ранга. Кроме того, работу адвоката-солиситора можно сравнить с работой нотариуса, работа которого заключается в передаче прав собственности, в работе с доверительными операциями, в составлении завещания, в управлении недвижимостью — все это является частью работы адвоката-солиситора.)

Он родился, вырос и получил образование в Эдинбурге и выглядел должным образом. Миниатюрный, пожилой человечек был опрятен и педантичен. На нем был пиджак из тонкого черного сукна, чулки из тонкой шерсти, льняная рубашка, на которой вместо воротника был длинный шейный платок, обернутый вокруг шеи и обшитый простыми на вид кружевами, а также бриджи из ткани, подходящей, как для суровых условий поездок, так и соответствующий его статусу. Завершали образ небольшие очки-половинки в золотой оправе, аккуратная лента для волос и синяя фетровая шляпа с загнутыми по бокам полями. Он выглядел таким классическим законником, что без улыбки я не могла на него смотреть.
Как я уже говорила, ехал он рядом со мной на смирной кобыле, к седлу которой были приторочены две огромные сумки из потертой кожи. Он объяснил мне, что одну сумку занимают принадлежности для его работы: чернильница из рога, гусиные перья и бумаги.
— А для чего другая? — глядя на него, полюбопытствовала я.
В то время, как одна сумка была заполненной, вторая казалась почти пустой.
— Ах, эта. Эта — для ренты его светлости, — ответил адвокат, похлопывая обмякшую сумку.
— Должно быть лэрд рассчитывает на приличную сумму, — предположила я.
Мистер Гоуэн добродушно пожал плечами.
— Не настолько приличную, как вам кажется, дорогая. Но бо́льшая часть суммы будет мелкой монетой, пенсами и еще меньшей мелочью. К сожалению, такие деньги занимают больше места, чем деньги большего номинала.
Мимолетная улыбка изогнула его тонкие, сухие губы.
— При этом тяжелые медь и серебро все-таки легче перевозить, чем основную часть дохода его светлости.
Он обернулся и бросил через плечо пронизывающий взгляд на запряженных мулами два больших фургона, сопровождающих отряд.
— Мешки с зерном и связки репы, по крайней мере, неподвижны. Я ничего не имею против домашней птицы, если ее связать, как надо и посадить в клетку. То же касается коз, хотя перевозить их несколько неудобно, поскольку они всеядны. В прошлом году одна съела мой носовой платок, хотя должен признаться, что виноват я сам, потому что платок высунулся из кармана моего пиджака.
— Хотя в этом году я дал четкие указания. Мы не принимаем живых свиней, — сказал он, решительно сжав тонкие губы.
Похоже, для охраны седельных сумок мистера Гоуэна и двух фургонов, из отряда было выделено примерно двадцать человек, которые к тому же собирали ренту. Все они были вооружены и ехали верхом. Кроме них нас сопровождали несколько навьюченных животных, везущих на себе, насколько я поняла, съестные запасы отряда. Миссис Фитц прощаясь и наставляя, предупредила меня, что жилье для нас будет до крайности аскетичным или его вообще не будет, и многие ночи придется проводить в лагере у дороги.
Мне было очень любопытно узнать, что побудило человека такой квалификации, как мистер Гоуэн, занять должность в отделенном шотландском Хайлэнде вдали от удобств цивилизации, к которым он, должно быть, привык.
— Что ж, что касается удобств, — произнес он, отвечая на мои расспросы, — в молодости у меня была небольшая практика в Эдинбурге с кружевными занавесками на окнах и блестящей латунной табличкой на двери с моим именем. Но я очень устал составлять завещания и документы на передачу собственности от одного лица другому, и день за днем видеть на улице одни и те же лица. Поэтому я уехал, — простодушно объяснил он.
Он приобрел лошадь, кое-какие припасы и отправился в путь, не зная, куда он едет и что будет делать, когда туда доберется.
— Видите ли, должен признаться, — продолжал он, чинно промокнув нос платком с монограммой, — в некоем пристрастии к... приключениям. Хотя ни мое телосложение, ни происхождение моей семьи не подходили мне к образу жизни разбойника с большой дороги или моряка, которые в то время, по моему представлению, были самыми авантюрными профессиями. В качестве альтернативы я решил, что для меня лучше всего отправиться подальше, и я отправился в Хайлэнд. Я подумал, что, возможно, со временем смогу расположить к себе главу какого-нибудь клана, чтобы он позволил кем-то ему служить.
И во время своих странствий он столкнулся с таким главой.
— Джейкоб МакКензи, — произнес он, вспомнив былое с теплой улыбкой, — беспринципный, рыжий, старый негодяй.
И мистер Гоуэн кивнул в сторону начала колонны, где в тумане полыхали яркие волосы Джейми МакТавиша.
— Его внук очень похож на него. А первая наша встреча с Джейкобом произошла, когда он, направив на меня пистолет, грабил меня, а поскольку другого выбора у меня не было, я с готовностью уступил ему свою лошадь и сумки. Хотя, по-моему, он слегка опешил, когда я настоял на том, чтобы его сопровождать, а, если будет необходимо, то буду сопровождать пешком.
— Джейкоб МакКензи — это отец Колума и Дугала? — спросила я.
Пожилой адвокат кивнул.
— Да. Правда, он тогда не был лэрдом, а стал им через несколько лет... с моей очень незначительной помощью, — скромно добавил он и с ностальгией заметил: — тогда все было менее... цивилизованно.
— Неужели так было? — вежливо переспросила я, — и Колум, как бы это сказать, ... э-э... унаследовал вас?
— Вроде того, — ответил мистер Гоуэн, — видите ли, после смерти Джейкоба возникла небольшая неразбериха. Разумеется, унаследовать Леох должен был Колум, но он...
Замолчав, адвокат осмотрелся, чтобы убедиться, что поблизости нет никого кто бы мог нас подслушать. Но рядом никого не было. Воин, ехавший возле меня вырвался вперед, чтобы догнать своих товарищей, а между нами и кучером ехавшим сзади была дистанция в добрых четыре длины фургона.
Примерно до восемнадцати лет Колум был здоров, — продолжил свой рассказ мистер Гоуэн, — и подавал надежды стать хорошим главой клана. Он женился на Летиции, укрепив союз с Кэмэронами, я составил брачный контракт, — вскользь добавил он, — но вскоре после женитьбы во время набега он неудачно упал, сломав бедренную кость, и она плохо срасталась.
Я кивнула. Разумеется, так и должно было быть.
— А потом, — вздохнув, продолжал Гоуэн, — он слишком рано встал с постели и, упав с лестницы, сломал вторую ногу. Он пролежал в постели почти год, но вскоре стало ясно, что переломы не срастаются. К сожалению, именно тогда умер Джейкоб.
Миниатюрный человечек замолчал, будто упорядочивал свои мысли. Он снова посмотрел вперед, будто искал кого-то, но не найдя, снова устроился в седле.
— Это было примерно тогда, когда по поводу брака его сестры поднялась суета , — продолжил он, — и Дугал... боюсь, Дугал в этой истории повел себя не лучшим образом. Видите ли, если бы он повел себя иначе, тогда его могли бы выбрать лэрдом, но чувствовалось, что он еще не готов стать во главе клана.
Гоуэн покачал головой.
— Ну, после всего случившегося поднялся невообразимый переполох. Прибыли двоюродные братья, дяди, арендаторы, и большое собрание разрешило создавшуюся ситуацию.
— Но они все-таки выбрали Колума? — заметила я, в очередной раз восхищаясь силой личности Колума МакКензи.
Бросив взгляд на иссохшего человечка, ехавшего рядом, я подумала, что к тому же Колуму повезло в выборе помощников.
— Выбрали, но только потому, что братья незыблемо держались вместе. Видите ли, никто не сомневался в храбрости и уме Колума, сомневались только в его физическом состоянии. Было ясно, что он уже никогда не поведет своих воинов в бой. Но был Дугал, сильный и невредимый, правда, немного опрометчивый и импульсивный. Он встал за креслом брата и поклялся следовать распоряжениям Колума, быть его ногами и его рукой держащей меч на поле боя. Поэтому было предложено, чтобы Колум, как и предполагалось, стал лэрдом, а Дугал — военачальником, который возглавит клан во время битвы. Прецедента такой ситуации не было, — чинно добавил он.
Он скромно сказал: «Было предложено ...», и я поняла, чье это было предложение.
— А вы чей человек? — спросила я, — Колума или Дугала?
— Мои интересы целиком совпадают с интересами клана МакКензи, — осторожно ответил мистер Гоуэн, — но формально я присягнул Колуму.
— Формально. Ну, да. Так я и поверила,— подумала я.
Я была на церемонии присяги, но не припомню, чтобы среди стольких мужчин я видела миниатюрную фигурку адвоката. Никто из присутствующих на этой церемонии, не мог остаться равнодушным, даже прирожденный солиситор. А у человечка на гнедой кобыле, такого же иссохшего, возможно, как и его кости и до мозга костей законника, судя по его утверждению, была душа романтика.

— Должно быть, вы ему во многом очень помогаете? — дипломатично заметила я.
— Время от времени я делаю кое-что для Колума, — кое-что. Так же, как делаю для других. Так что, если вам, дорогая, понадобится совет, — добродушно сияя, продолжил он, — не стесняйтесь обращаться ко мне. Что касается соблюдения конфиденциальности, уверяю вас, можете на меня положиться.
Сидя в седле, он старомодно поклонился.
— Соблюдаете так же, как вашу преданность Колуму МакКензи? — подняв брови, поинтересовалась я.
Небольшие карие глаза встретились с моими, и я увидела таящиеся в их поблекшей глубине и проницательность, и насмешливость.
— Ну что ж, — без сожаления ответил он , — стоит попробовать.
Его рекомендация меня скорее развеселила, чем рассердила.
— Думаю, я попробую, — улыбаясь, произнесла я.
— Но уверяю вас, мистер Гоуэн, что, по крайней мере, сейчас я не испытываю потребности в соблюдении вами конфиденциальности.
— Это заразно, — слушая себя, подумала я, — я говорю точь-в-точь, как он.
— Да, я — англичанка, — твердо добавила я, — но только и всего. Колум зря тратит свое и ваше время, пытаясь выудить у меня несуществующие секреты.
— А о существующих, — подумала я, — рассказывать не стоит.
Быть может мистеру Гоуэну нельзя было отказать в соблюдении конфиденциальности, чего не скажешь о доверии к нему.
— Надеюсь, он не отправил нас вместе только для того, чтобы выудить из меня дискредитирующие откровения? — озвучила я внезапно поразившую меня мысль.
— Да нет, — хохотнул мистер Гоуэн, — нет, дорогая. У меня есть непременные обязанности. Я веду записи, выдаю расписки в получении ренты Дугалом и, если возникает потребность оказываю правовую помощь в незначительных делах членов клана, проживающих в отделенной местности, но боюсь, что, даже в преклонном возрасте, я не полностью избавился от тяги к приключениям. Сейчас все гораздо спокойнее, чем раньше, — он тяжело вздохнул, похоже, с сожалением, — но всегда есть вероятность того, что по дороге нас ограбят или нападут возле границ.
— Впрочем, эта сумка не совсем пустая — продолжил он, похлопав по второй седельной сумке.
Он отвернул клапан, и я увидела пару пистолетов с поблескивающими, украшенные завитками рукоятями, плотно вставленными в двойные петли, что позволяло их легко достать.
Он окинул меня взглядом, останавливаясь на каждой детали одежды и с мягким укором произнес:
— Вам, дорогая, стоит вооружиться, хотя, очевидно, Дугал считает это нецелесообразным... пока что. Я поговорю с ним об этом — пообещал он.
Остаток дня мы провели в приятной беседе, переходя от одного его воспоминания к другому: о славных ушедших временах, когда люди были людьми и пагубный сорняк цивилизации не так свирепствовал на прекрасном первозданном лике Хайлэнда.
С наступлением темноты мы разбили лагерь на поляне у дороги. К моему седлу было приторочено свернутое одеяло, и я, вырвавшись из замка, приготовился провести на нем свою первую ночь свободы. Но, когда я уходила от костра, направляясь за деревья, где собиралась лечь спать, я ощущала провожающие меня взгляды. Как оказалось, даже под открытым небом моя свобода была ограничена.


К первому селению, где мы остановились, мы добрались около полудня второго дня. В нем было не более трех-четырех лачуг, стоящих у дороги в конце небольшой узкой долины. Табурет для Дугала принесли из какого-то коттеджа, а уложенная на два табурета доска, предусмотрительно привезенная в одном из фургонов, послужила столешницей мистеру Гоуэну.
Адвокат вытащил из внутреннего кармана пиджака огромный квадратный кусок накрахмаленного полотна и аккуратно разложил его на пне, ранее предназначенном для рубки. Усевшись на пень, он так невозмутимо раскладывал на столешнице чернильницу из рога, бухгалтерские книги и бланки расписок, будто сидел за кружевными занавесками в Эдинбурге.
Один за другим приходили фермеры из близлежащих ферм, чтобы уплатить ежегодную ренту представителю лэрда. Процедура проходила неспешно, не так формально, как проходила в зале замка Леох. Каждый фермер приходил прямо с поля или из сарая и, как равный, усевшись рядом с Дугалом на свободный табурет, объяснял, жаловался или просто заводил беседу.
Некоторых фермеров сопровождали крепкие сыновья, несшие мешки с зерном или шерстью, кого — один, а кого — два. После окончания общения с Дугалом неутомимый Нэд Гоуэн выписывал каждому расписку об уплате годовой ренты и аккуратно заносил необходимые сведения в бухгалтерскую книгу. Щелкнув пальцами, он указывал на одного из погонщиков, и тот услужливо переносил «платеж» в фургон. Реже кучка монет, глухо звякнув, исчезала в глубине его кожаной сумки. Между тем, сопровождающие нас воины бездельничали под деревьями на берегу поросшем лесом или куда-то исчезали. Очевидно, они уходили охотиться.
В течение следующих нескольких дней мы переезжали из одного селения в другое. Время от времени меня приглашали в коттедж выпить сидра или молока. Тогда в единственную небольшую комнату собирались все женщины селения, чтобы побеседовать со мной. Иногда примитивных лачуг становилось довольно много, и тогда в селении появлялась таверна или даже гостиница, становившаяся штаб-квартирой Дугала в день нашего приезда.
Изредка вместо части арендной платы приводили лошадь, овцу или другую домашнюю скотину. Обычно ее обменивали у каких-нибудь соседей, на то, что можно было переносить, а если Джейми признавал лошадь пригодной для пополнения замковой конюшни, ее присоединяли к нашей колонне.
Как-то, увидев как Джейми осматривает приведенную лошадь, я задумалась над тем, с какой целью его включили в отряд. При том, что молодой человек действительно хорошо разбирался в лошадях, большинство мужчин в отряде, включая самого Дугала, тоже в них неплохо разбирались. А учитывая, что лошадей в качестве оплаты приводили редко и ничего особенного в их разведении не было, мне было интересно с какой целью Дугал счел необходимым взять с собой специалиста. Настоящую причину, по которой он взял с собой Джейми, я выяснила через неделю, после нашего приезда в деревню с непроизносимым названием.
Деревня, хоть и была небольшая, но в ней была таверна с двумя-тремя столами и несколькими шаткими табуретами. Там Дугал принимал арендаторов и собирал ренту. После неудобоваримого обеда из соленой говядины и репы, он угостил элем задержавшихся после оплаты ренты арендаторов и коттеров, и нескольких жителей деревни, пришедших в таверну после окончания работы, чтобы поглазеть на незнакомцев и услышать свежие новости.

(Коттеры — слой английского зависимого крестьянства в средние века, держатели мельчайших земельных наделов. Из коттеров рекрутировалась значительная часть батраков, а позднее — наёмных рабочих.)

Потягивая кислый эль, я молча сидела в углу на скамейке, наслаждаясь отдыхом после езды верхо́м. На то, о чем говорил Дугал, переходя с гэльского на английский и с английского снова на гэльский, начиная от сплетен и болтовни о труде фермеров и заканчивая пошлыми шуточками и бессвязно рассказанными историями, я почти не обращала внимание, поскольку не спеша пыталась рассчитать, когда при таком темпе передвижения мы доберемся до форта Уильяма, и, оказавшись там, как я смогу удачно расстаться с шотландцами из замка Леох, чтобы не оказаться в такой же западне в гарнизоне английской армии. Погрузившись в свои размышления, я не заметила, что Дугал уже какое-то время произносит какую-то речь. Присутствующие внимательно слушали его, время от времени вставляя междометия и восклицания. Постепенно осознавая, что происходит, я поняла, что он умело доводит аудиторию до крайней степени возбуждения по поводу чего-то.
Я осмотрелась. Сидящие за Дугалом у стены, толстый Руперт и миниатюрный адвокат Нэд Гоуэн, забыв о своих кружках с элем, стоявших возле них на скамейке, внимательно его слушали, а Джейми, опершись локтями на стол, хмурился, наклонившись над кружкой и уставившись в нее. Похоже, чтобы ни говорил Дугал, его это не волновало.
Неожиданно Дугал встал, схватил Джейми за воротник и дернул за него. Старая, изношенная рубашка разошлась по швам. Захваченный врасплох Джейми остолбенел. Глаза его сузились, он стиснул зубы, но не шевельнулся, когда Дугал, отбросив в сторону разорванную ткань, показал присутствующим его спину.
При виде шрамов на спине все ахнули, и по помещению прокатился гул возбужденного негодования. Я было открыла рот, но, уловив произнесенное недоброжелательным тоном слово «сассенах», закрыла.
Встав с каменным лицом и отступив от окружившей его небольшой толпы, Джейми с осторожностью снял остатки рубашки и скатал их в комок. Достающая ему до локтя, маленькая пожилая женщина, покачав головой и бережно погладив его по спине, насколько я поняла, утешала его на гэльском. Если я правильно поняла, то судя по его виду, ее утешения не привели к ожидаемому результату.
На несколько вопросов присутствующих мужчин, он ответил лаконично. Две-три молодые девушки, пришедшие за элем к семейному ужину, широко раскрыв глаза, столпились у дальней стены. Часто бросая взгляды на другой конец помещения, они не переставали напряженно перешептываться.
Посмотрев на Дугала взглядом, который вполне заслуженно должен был превратить его камень, Джейми швырнул комок в угол очага, тремя шагами пересек комнату и вышел, избавившись от сочувственного ропота толпы.
Лишившись зрелища, собравшиеся вновь сосредоточились на Дугале. Большую часть высказываний присутствующих я не поняла, хотя уловила короткие отрывки, которые, судя по тому, как их произносили, были крайне антианглийскими. Я разрывалась между желанием последовать за Джейми и желанием остаться незамеченной, находясь на своем месте. Но, засомневавшись в том, что ему сейчас вообще кто-то нужен, я забилась в угол и, опустив голову, изучала свое размытое бледное отражение в кружке с элем.

Услышав звяканье металла, я подняла глаза. Один из собравшихся мужчин, — крепкий на вид  фермер в кожаных клетчатых штанах бросил на стол перед Дугалом несколько монет и, похоже, произнес короткую речь. Отступив от стола, он засунул большие пальцы за пояс, как будто этим жестом отважился призвать остальных к чему-то. После неловкого замешательства один-два смельчака последовали его примеру, затем подошли еще несколько, вытаскивая медяки и пенсы из кошельков и спорранов. Дугал сердечно поблагодарил их и махнул рукой хозяину таверны, чтобы тот налил всем еще порцию эля. Я заметила, что адвокат Нэд Гоуэн аккуратно ссыпает новые поступления в особую сумку, не такую, как та, куда ссыпалась полученная рента, вносимая в казну Колума, и поняла зачем Дугал произносил речь.
Для восстания, как и для большинства деловых предложений необходим капитал. Для привлечения к восстанию армии и для снабжения ее продовольствием нужно золото, впрочем, как и для содержания командиров этой армии. Судя по тому немногому, что я помнила о Красавчике принце Чарли — молодом претенденте на престол, его часть помощи восстанию приходила из Франции, но часть средств для его провалившегося восстания, шла из пустых, потрепанных карманов людей, которым он предложил себя в качестве правителя. Значит, Колум или Дугал, или они оба были якобитами и сторонниками молодого претендента на престол в его борьбе против законно занимающего английский престол Георга II.
Когда последние коттеры и арендаторы, наконец, разошлись по своим домам ужинать, Дугал встал и потянулся. Выглядел он относительно довольным, как кот поужинавший как минимум молоком, если не сливками. Взвесив на руке особую сумку, он бросил ее Нэду Гоуэну на хранение.
— Да, неплохо, — заметил он. — не стоит много ожидать от такого небольшой деревни. Но, если будем выручать столько же, получится приличная сумма.
— «Приличная», я бы так не сказала, — поднявшись со своего укромного места, холодно сказала я.
Повернувшись, Дугал посмотрел на меня так, будто только заметил.
— Не сказали бы? — поинтересовался он, весело улыбнувшись, — почему? Разве вы против того, чтобы верноподданные вносили свою лепту, помогая своему суверену?

(Суверен —  лицо, которому без каких-либо ограничительных условий и в течение неопределённого срока полностью принадлежит верховная власть в государстве.)

— Нет, не против, — ответила я, встретившись с ним взглядом, — независимо от того, кто этот суверен. Мне не нравятся ваши методы получения этой лепты.
Дугал так пристально-изучающе посмотрел на меня, будто мое лицо могло ему о чем-то сказать.
— Независимо от того, кто этот суверен? — тихо повторил он, — я думал, вы не знаете гэльского.
— Не знаю, — резко ответила я, — но я способна мыслить, и у меня хороший слух. Как бы на гэльском ни звучало «Да здравствует король Георг», очень сомневаюсь, что оно звучит, как «Да здравствуют Стюарты».
Он запрокинул голову и расхохотался.
— Вы правы, — согласился он, — сказал бы я вам, как принято на гэльском произносить эту фразу относительно вашего сюзерена и правителя, но она не для ушей леди, неважно Сассенах она или нет.
Наклонившись, он вытащил скомканную рубашку из пепла очага, стряхнув с нее остатки сажи.

(Сюзере́н — тип крупного феодального правителя, власть которого основана на вассальном подчинении ему более мелких феодалов, получавших от сюзерена право на часть земли (феод) в его владениях.)

— Поскольку вам не нравятся мои методы, возможно, вы хотели бы их исправить? — предложил он, сунув мне в руки разорванную рубашку, — попросите иглу у хозяйки дома иглу и зашейте ее.
— Зашейте сами!
Сунув рубашку ему в руки, я повернулась к выходу.
— Как знаете, — любезно произнес Дугал сзади меня, — в таком случае, Джейми сам может зашить свою рубашку, если вы не хотите ему помочь.
Остановившись, я неохотно повернулась и протянула руку.
— Хорошо, — начала я и замолчала, потому что большая рука, незаметно протянувшись через мое плечо, выхватила рубашку из рук Дугала.
Одарив каждого из нас непроницаемым взглядом, Джейми сунул рубашку под мышку и вышел из помещения так же бесшумно, как и вошел.


На ночлег мы устроились в коттедже одного арендатора, а если точнее, устроилась я. Мужчины спали снаружи, расположившись кто на стоге сена, кто в фургоне, а кто в папоротнике, росшем небольшими островками. Мне положили у очага тюфяк набитый соломой, то ли из уважения к моему полу, то ли считая меня отчасти пленницей.
И хотя мой тюфяк был намного предпочтительней односпальной кровати, на которой спала вся семья из шести человек, я завидовала мужчинам, спавшим на открытом воздухе. Огонь в очаге всего лишь притушили на ночь, и воздух в коттедже был удушающим от тепла из очага, пота спящих и испускаемых ими газов. Кроме того спящие метались во сне, ворочались, стонали и храпели. Спустя какое-то время я поняла, что не засну в этом удушающем воздухе, поэтому, прихватив с собой одеяло, я выскользнула наружу. Воздух был настолько свежим, в отличие от воздуха переполненного коттеджа, что, прислонясь к его каменной стене, я жадно вдыхала упоительно-прохладную субстанцию.
Под деревом у тропинки спокойно сидел часовой, но он только лишь взглянул на меня. Очевидно, решив, что в одной сорочке я далеко не уйду, он продолжил строгать что-то небольшое. Луна была яркой, и лезвие крошечного скин-ду в тени листвы то вспыхивало, то угасало.

(Скин-ду (Черный нож)) — предмет национального шотландского мужского костюма, небольшой нож с прямым клинком. «Чёрным» нож называют по цвету рукояти, либо из-за скрытого ношения.)

Обойдя коттедж, за которым возвышался холм, я немного поднялась по склону, внимательно следя за мужчинами, спящими в папоротнике. Отыскав между двумя большими валунами славное уединенное местечко, я устроила там уютное гнездышко из кучи наваленной травы и одеяла. Растянувшись на земле, я смотрела, как полная луна медленно плывет по небу.
Точно так же я следила за восходом луны из окна замка Леох в свою первую ночь в качестве невольной гостьи Колума. Значит, после моего рокового прохода через круг стоячих камней прошел месяц.
— По крайней мере теперь, — думала я, — я знаю зачем туда поставили эти камни.
Вероятно, сами камни из себя ничего не представляли, но они служили указателями. Точно так же, как указатель предупреждает о камнепадах у края обрыва, стоячие камни обозначили опасное место. Место, где... что? Где истонченный временной переход? Где какой-то портал стоит приоткрытым? Вряд ли создатели каменных кругов знали, что они обозначают. Для них это место было местом ужасных тайн, местом могущественной магии, местом, где люди внезапно исчезают или, возможно, так же возникают из ничего.
Но это было лишь предположение.
— Что случилось бы, — подумала я, — если бы кто-то был на холме Крэйг-на-Дун в то время, когда я внезапно появилась? По моему предположению, время появления может зависеть от времени входа. Если бы в тот момент меня увидел коттер, он уж точно посчитал бы меня ведьмой или феей. Скорее всего феей, возникшей на этом необычном холме, зная его репутацию.
— Очевидно, — подумала я, — холм поэтому и приобрел такую известность. Ведь, если бы в каком-то месте, в течение многих лет люди внезапно исчезали или так же внезапно появлялись из ниоткуда, то это место по праву стали бы называть волшебным.
Высунув ногу из-под одеяла, я пошевелила длинными пальцами при свете луны.
— Совершенно непохожа на ножку феи, — критично оценив свою ногу, решила я.
При росте пять футов и шесть дюймов я была довольно высокой женщиной для того времени, такой же высокой, как и многие мужчины. Так что поскольку я вряд ли могла сойти за представительницу маленького народца, то, вероятно, меня сочли бы за ведьму или какого-то злого духа. Из того немного, что я знала о методах борьбы того времени с такими явлениями, я могла лишь быть благодарной за то, что никто не видел моего появления.
Невольно я подумала о том, что произойдет, если проход сработает в обратном направлении. Что будет, если кто-то исчезнет из этого времени и появится в моем? В конце концов, это я и собиралась сделать, если существует такая возможность. Как бы отреагировали современные шотландцы, например, начальница почты миссис Бьюкенен, если бы кто-нибудь вроде Мурты, выскочил, как из-под земли, прямо у ее ног?
— Наиболее вероятно, — подумала я, — миссис Бьюкенен побежала бы вызывать полицию или вообще ничего не делала, а только лишь рассказала друзьям и соседям о необычном случае, произошедшем на днях...
А что бы делал сам появившийся? Думаю, при осмотрительности и везучести, не вызывая чрезмерного внимания, он смог бы вписаться в новое время. В конце концов, мне отчасти удалось с успехом сойти за обычного жителя этого времени и этой местности, хотя моя внешность и язык конечно же вызывали немало подозрений.
А что было бы, если бы переместившийся во времени очень отличался от местных жителей, или, если он во всеуслышание рассказывал о том, что с ним произошло? Если бы он попал в первобытные времена, то, скорее всего, выделяющегося незнакомца без лишних вопросов убили бы на месте. А в более просвещенные времена таких людей, скорее всего, признали бы сумасшедшими и, если бы они не утихомирились, их поместили бы в соответствующие учреждения.
— Такие временные переходы, — подумала я, могут происходить до тех пор, пока существует сама Земля. Даже, если такой переход происходил бы на глазах свидетелей, никто бы ни о чем не догадался. Никто бы не рассказал, что случилось, потому что единственный человек, который знал, что произошло — исчез. Что касается самих исчезнувших, то там, куда они попали, они бы, скорее всего, молчали.
Погрузившись в размышления, я не услышала ни приглушенных звуков чьих-то голосов, ни решительных шагов по траве, поэтому очень испугалась голоса прозвучавшего всего в нескольких ярдах от меня.
— Черт тебя побери, Дугал МакКензи, — произнес голос, — какой бы ты ни был мне родственник, но я тебе ничего не должен.
Голос был низкий, в нем слышался едва сдерживаемый гнев.
— Неужели? — отозвался другой, слегка насмешливый голос, — кажется, я припоминаю некую клятву, обещавшую повиновение. «Пока я нахожусь на землях клана МакКензи»... По-моему, так и было.
Раздался глухой удар, будто кто-то топнул ногой по утоптанной земле.
— А это, дружище, —земля МакКензи.
— Я дал слово Колуму, а не тебе.
Так это — молодой Джейми МакТавиш. И без трех попыток можно точно сказать из-за чего он злой.
— А это одно и то же, парень, и ты хорошо об этом знаешь.
Послышался легкий шлепок, будто кто-то получил пощечину.

— Ты подчиняешься главе клана, а за пределами Леоха я — голова, руки и меч Колума, а также его ноги.
— Но я еще не видел более наглядного примера, когда правая рука не знает, что замышляет левая, — последовал быстрый ответ.
Несмотря на горечь в голосе, у его обладателя угадывались острый ум и получаемое удовольствие от схлестнувшихся волеизъявлений.
— Что по-твоему скажет правая рука о левой, собирающей золото для Стюартов?
Дугал недолго думал, прежде чем ответить:
— МакКензи, МакБилэнсы и МакВиниксы — свободные люди. Никто не сможет заставить их что-то отдать против их воли, так же как не сможет запретить, если они этого захотят. И кто знает, может случиться так, что Колум, в конце концов, отдаст принцу Чарльзу Эдварду больше, чем все они вместе взятые.
— Может случиться, — согласился более низкий голос.
— Завтра может пойти дождь вверх, а не вниз. Но это не значит, что я буду ждать его, стоя на лестнице с маленьким ведерком перевернутым вверх дном.
— Не будешь? Да если на трон взойдут Стюарты, ты, дружище, выиграешь больше, чем я. А от англичан ты ничего, кроме петли не получишь. Ну, а если тебе наплевать на свою дурацкую шею...
— Моя шея — это моя забота, — грубо перебил его Джейми, — как и моя спина.
— Нет, это не твоя, пока ты, милый юноша, ездишь со мной, — отозвался насмешливый голос дяди, — если ты хочешь услышать, что тебе скажет Хоррокс, сделаешь так, как тебе скажут. К тому же было бы благоразумно взять иголку в руки, поскольку у тебя осталась только одна чистая рубашка.
Я услышала, как кто-то встал с камня и тихо прошел по траве.
— Ушел только один — подумала я.
Я села как можно тише и осторожно выглянула из-за края валуна.
В нескольких футах от меня, сгорбившись, упершись локтями в колени и положив подбородок на сцепленные в замок руки, спиной ко мне на камне сидел Джэйми. Не желая нарушить его уединение, я попыталась тихо лечь, когда он вдруг заговорил.
— Я знаю, что вы тут, — произнес он, — можете выйти, если хотите.
Судя по его тону, ему было абсолютно безразлично выйду я или нет. Я поднялась и собралась выйти, когда сообразила, что на мне одна сорочка. Подумав о том, что у него и так хватает проблем и ему еще недоставало краснеть из-за меня, перед выходом я завернулась в одеяло.
Присев рядом с ним и откинувшись на камень, я украдкой поглядывала не него. Поприветствовав меня легким кивком, он сразу же перестал меня замечать и,судя по его мрачному, хмурому лицу, полностью погрузился в не слишком отрадные мысли. Нервно постукивая ногой по камню, на котором сидел, он сжал переплетенные пальцы и с такой силой распрямил их, что суставы тихо хрустнули.
Этот хруст напомнили мне капитана Мэнсона. Интендант полевого госпиталя, где я работала, капитан Мэнсон переживал перебои и отсутствие поставок, а также беспросветный идиотизм армейской бюрократии, как личные трагедии. Обычно покладистый и приятный в общении, когда отчаяние становилось невыносимым, он ненадолго уходил в свой кабинет и изо всех сил бил кулаком в стену за дверью. Посетители в приемной с восхищением наблюдали, как тонкая стеновая панель сотрясается от ударов. Спустя несколько минут капитан выходил из кабинета, правда, костяшки его были расшиблены, но он снова был спокоен и был готов справиться с текущими невзгодами. К тому времени, когда его перевели в другое подразделение, стена за дверью была усеяна множеством вмятин размером с кулак.
Глядя, как сидящий на камне молодой человек, пытается вывихнуть собственные пальцы, я поневоле вспомнила капитана, столкнувшегося с очередной неразрешимой проблемой снабжения.
— Вам надо что-то ударить, — посоветовала я.
— А?
Он удивленно поднял глаза, очевидно, забыв обо мне.
— Ударьте что-нибудь, — повторила я, — и вам станет легче.
Его губы дрогнули, будто он собирался что-то сказать, но вместо этого он встал, и, решительно направившись к крепкому на вид вишневому дереву, нанес ему сильный удар. Видимо, почувствовав некоторое облегчение, он еще несколько раз ударил по трясущемуся стволу, отчего бледно-розовые лепестки неистовым ливнем обрушились ему на голову.
Вскоре он вернулся, посасывая ободранную костяшку.
— Спасибо, — криво улыбнувшись, произнес он, — пожалуй, после этого я засну.
— Вы поранили руку?
Я поднялась, чтобы осмотреть руку, но он покачал головой, осторожно потирая костяшки ладонью другой руки.
— Нет, ничего страшного, — отозвался он.
Какое-то время мы простояли в неловком молчании. Я не стала упоминать о сцене, свидетельницей которой я невольно оказалась, как и о более ранних событиях этого вечера, а нарушила молчание, заметив:
— Я не знала, что вы левша.
— Левша? Вы имеете ввиду, что левой рукой я владею лучше? Да, всегда так было. Школьный учитель привязывал мне левую руку за спину к поясу, чтобы я писал правой.
— И вы можете? То есть можете писать правой?
Он кивнул и снова поднес к губам ободранную костяшку.
— Да. Хотя от этого у меня начинает болеть голова.
— А сражаетесь вы тоже левой? — спросила я, стараясь его отвлечь, — я имею в виду мечом?
Сейчас при нем не было оружия, кроме дирка и скин-ду, но днем, при нем обычно был меч и пистолеты, как у большинства мужчин а отряде.
— Нет, я действую мечом довольно хорошо обеими руками. Понимаете, левша, действующий мечом левой рукой окажется в невыгодной позиции, поскольку, сражаясь, его левая сторона будет обращена к врагу, а там находится сердце.
Крайне взвинченный, не в состоянии стоять на месте, он ходил по поросшей травой поляне, демонстрируя движения воображаемым мечом.
— Меч ничем отличается от палаша, — объяснил он.
Он вытянул обе руки перед собой, соединил их, и, размахнувшись, описал изящную дугу невидимым мечом.
— Как правило, вы действуете обеими руками, — продолжил он, — но если вы достаточно сблизились с противником и можете действовать только одной рукой, не имеет значения какой именно, вы обрушиваете меч сверху, рассекая противника с плеча. Не стоит пытать его рассечь, начиная с головы, — поучительно добавил он, — потому что клинок может соскользнуть, а ударьте его прямо в выемку — и он ударил ребром ладони по стыку шеи с плечом, — и он — мертв. Даже, если вы его заденете, он уже не вернется на поле боя, а, скорее всего, больше никогда не сможет воевать, — добавил он.
Опустив левую руку к поясу, он плавно вытащил дирк.
— Теперь, когда вы сражаться мечом и дирком, — учил он меня — а у вас рука с дирком не защищена маленьким круглым щитом, вы нападаете с правой стороны и действуете правой рукой с мечом, а, если бой рукопашный, то, сблизившись с противником, бьете его левой рукой с дирком снизу. Но если рука с дирком хорошо защищена, вы можете нападать с любой стороны, но уворачивайтесь — и он показал, как надо уворачиваться и отклоняться, — и держитесь подальше от клинка противника, используя дирк только, если выроните меч или не сможете действовать рукой с мечом.
Присев и молниеносно вскинув лезвие, он едва не нанес мне смертельный удар, остановившись в дюйме от груди. Я невольно отступила, а он тотчас выпрямился и с виноватой улыбкой вложил дирк в ножны.
— Простите. Я бравировал. Я не хотел напугать вас.
— Вы — чертовски хороши, — искренне восхитилась я, — кто учил вас драться? Думаю, учить вас должен был воин, такой же левша, как вы.
— Это и был левша. Лучший из всех, кого я когда-либо знал, — он горько усмехнулся, — Дугал МакКензи.
Большая часть вишневого цвета уже осыпалась с его головы, лишь несколько розовых лепестков пристало к плечам. Я протянула руку, чтобы их стряхнуть и увидела, что разорванная рубашка сшита зигзагообразным швом. Правда, шов был выполнен не мастерски, но аккуратно.
— Он сделает это снова? — не в силах сдержаться, резко спросила я.
Прежде чем ответить он помолчал, но не притворился, что не понимает, о чем я спрашиваю.
— Да, — кивнув, наконец, произнес он, — понимаете, показ дает ему то, что он хочет.
— И вы позволите ему это делать? Позволите ему вас так использовать?
Не ответив, он перевел взгляд вниз, на таверну, где единственный во всем селении свет просачивался сквозь щели в досках. Лицо его стало непроницаемым, как стена.
— Пока да, — наконец, ответил он.

Мы продолжали объезд деревень, проезжая за день не более нескольких миль, часто останавливаясь на перекрестках или коттеджах, где Дугал собирал ренту. Там собиралось несколько арендаторов с мешками с зерном и горсткой сэкономленной мелочи. Все записывалось в бухгалтерские книги торопливым пером Нэда Гоуэна, а нужные расписки выдавались из его потертой сумки с пергаментом и бумагами.
Когда мы добирались до деревушки или деревни, достаточно большой, чтобы можно было похвастаться гостиницей или таверной, Дугал в очередной раз использовал свой трюк: угощал выпивкой, рассказывал сплетни, произносил речь и, когда по его мнению шансы на получение денег были довольно неплохими, он заставлял Джэйми встать и продемонстрировать шрамы. Таким образом еще несколько монет добавлялись во вторую сумку, после чего деньги отправлялись во Францию ко двору Претендента.
Я пыталась оценивать эти сцены по мере их совершенствования, но до наступления кульминации выходила, поскольку публичное распятие никогда не приходилось мне по вкусу. Если первой реакцией на вид спины Джейми была ужасающая жалость, за которой следовали вспышки брани в адрес английской армии и короля Георга, то позже к чувствам присутствующих часто примешивался привкус легкого презрения, улавливаемый даже мной. Однажды я слышала, как один мужчина тихо сказал своему другу на английском:
— Ужасное зрелище, приятель, не правда ли? Господи, я лучше умру, чем позволю этим сассенах сотворить со мной такое.

С начала демонстрации шрамов на спине раздраженный и несчастный Джейми с каждым днем выглядел все более несчастным. После показа, пожав плечами, он натягивал рубашку и, избегая вопросов и сочувствия, искал любую отговорку, чтобы как можно скорее покинуть собравшихся. Нас он тоже избегал и появлялся только тогда, когда на следующее утро мы садились на лошадей.
Переломный момент наступил спустя несколько дней в деревушке под названием Тунэй. На этот раз, кода Дугал, положив руку на обнаженное плечо Джейми, продолжал убеждать собравшихся внести свою лепту, один из присутствующих — молодой невежда с длинными грязными каштановыми волосами что-то сказал Джейми. Что он ему сказал я не поняла, но реакция была мгновенной. Сбросив руку Дугала, Джейми ударил невежду в живот, сбив его с ног.
Я медленно училась произносить простые фразы на гэльском, поскольку язык еще не понимала. Тем не менее, я заметила, что часто по позе говорящего могла сказать, о чем идет речь, независимо от того поняла я его или нет.
Так поза говорившего "Встань и повтори, что ты сказал" во всем мире выглядит одинаково, будь то на любом школьном дворе, в пабе или переулке.
То же можно сказать и о таких выражениях: «Ты прав, приятель!» или «Всыпьте ему, ребята!».
Между тем столик для сбора ренты развалился под напором веса каштанововолосого и двух его дружков, и Джейми исчез на полу под навалившейся массой грязной рабочей одежды. Собравшиеся, оказавшись случайными очевидцами, прижались к стенам таверны и приготовились наслаждаться зрелищем. Стараясь не привлекать внимание, я пробралась к Нэду и Мурте, и, встав между ними, с тревогой смотрела на вздымающуюся массу из конечностей. Время от времени рыжие волосы показывались на поверхности моря из переплетенных рук и ног.
— Разве вы не должны ему помочь? — уголком рта тихо спросила я Мурту.
Мой вопрос его удивил.
— Нет. Зачем?
— Если ему понадобится помощь, он позовет, — отозвался Нэд Гоуэн, невозмутимо глядя на меня.
— Как скажете, — с сомнением проронила я.
В том, что Джейми позовет на помощь, если она ему понадобится, я очень сомневалась. Пока что его душил толстый парень в одежде зеленого цвета, и я подумала, что вскоре Дугал может лишиться своего главного «экспоната», хотя он выглядел спокойным. Похоже, что никого из наблюдавших не беспокоила эта драка, происходящая на полу у наших ног. Было принято несколько ставок, но в целом царила атмосфера спокойного удовольствия от увлекательного зрелища.
Я была довольна, заметив, что небрежно расхаживающий Руперт пересек дорогу двум мужчинам, очевидно, собирающихся присоединится к драке. Когда они шагнули к схватке, он рассеяно и неуклюже прошелся перед ними, слегка опираясь рукой на дирк. Они отступили, решив, что вмешиваться, пожалуй, не стоит.
Судя по общему мнению, ставки три к одному были обоснованы. По видимому, мнение было правильным, учитывая, что один из дерущихся был крупным, опытным воином, сражающимся с яростью берсерка.

(Берсе́рки, или берсе́ркеры (др.-сканд. berserkr) — воины из древнегерманской и древнескандинавской мифологии. Считается, что они отличались неистовостью в сражениях.)

Казалось, силы противоборствующих сторон сравнялись с резким выходом из драки толстого участника в зеленой одежде, у которого капала кровь, в результате хорошо подготовленного удара локтем в нос.
Спустя несколько минут, исход схватки стал более очевидным, поскольку второй участник противоборствующей стороны, свалился в стороне от потасовки и, прижав рукой пах, покатился под стол, не переставая стонать. Джейми и его обидчик прямо посреди пола еще неистово колотили друг друга, а сторонники Джейми среди наблюдавших уже собирали свои выигрыши. Предплечье придавившее горло вместе с беспощадными ударами по почкам, побудили каштановолосого сделать вывод, что благоразумие отличает доблесть от безрассудства.
Мысленным переводом «Хватит, я сдаюсь» я пополнила свой гэльско-английский разговорник.
Под одобрительные возгласы толпы, Джейми медленно поднялся со своего последнего противника. Еще задыхаясь, он кивнул в знак признательности и, пошатываясь, доплелся до одной из немногих все еще стоящих скамеек. Плюхнувшись на нее, обливаясь потом и кровью, он принял кружку эля из рук хозяина гостиницы. Осушив кружку одним глотком, он поставил ее на скамейку и, все еще задыхаясь, упершись локтями в колени, наклонился вперед, демонстративно выставив свои шрамы на спине.
На этот раз он не торопился надевать рубашку. Несмотря на холод в пабе, он оставался полуголым, надев рубашку прямо перед выходом на улицу, когда пришло время искать ночлег. Покинув хор почтительных голосов, желавших ему доброй ночи, он выглядел более расслабленным, чем в предыдущие дни, несмотря на боль от царапин, порезов и всевозможных ушибов.


— Ободрана голень, рассечена бровь, разбита губа, нос кровоточит, разбиты шесть костяшек, вывихнут большой палец и два зуба расшатаны. Плюс столько ушибов, что не сосчитать, — закончив осмотр и вздохнув, произнесла я, — как вы себя чувствуете?
Мы были одни в небольшом сарае на заднем дворе гостиницы, куда я отвела Джейми, чтобы оказать первую помощь.
— Хорошо, — усмехнулся он.
Пытаясь встать, он, морщась, замер на полпути.
— Да, хорошо, пожалуй, ребра немного болят.
— Конечно, они болят. Вы снова весь черно-синий. Зачем вы дрались? Ради всего святого, как думаете, из чего вы сделаны? Из железа? — раздраженно спросила я.
Прикоснувшись к опухшему носу, он мрачно усмехнулся.
— Нет. Но хотелось бы.
Снова вздохнув, я осторожно прощупала все реберные хрящи.
— Не думаю, что в них есть трещины. Это болят ушибы. Хотя, на всякий случай, ребра надо стянуть. Встаньте прямо, закатайте рубашку и держите руки по бокам.
И я принялась разрывать на полосы старый платок, который дала мне жена хозяина гостиницы. Бормоча себе под нос об отсутствии лейкопластыря и других благ цивилизации, я смастерила повязку в виде стропа, туго обвязала ею ребра и закрепила круглой брошью с пледа Джейми.
— Я не могу дышать, — пожаловался он.
— Будет больно только при вдохе. Не шевелитесь. У кого вы научились так драться? Тоже у Дугала?
— Нет.
Он поморщился от уксусной примочки, приложенной к рассеченной брови.
— Меня научил отец.
— Правда? Кем был ваш отец, местным чемпионом по боксу?
— Что такое бокс? Нет, он был фермером. И тоже разводил лошадей.
Пока я придерживала уксусную примочку на его ободранной голени, Джейми втягивал в себя воздух.
— Мне было лет девять-десять, когда он сказал мне, что, похоже, я буду крупным, как родня моей матери, поэтому мне надо научиться драться.
Когда примочка была убрана и он перестал втягивать воздух, он протянул руку, чтобы я втерла мазь календулы в разбитые костяшки.
— Отец говорил: «Если ты будешь крупным, то половина мужчин из всех, с кем ты столкнешься, будут тебя бояться, а другая половина захочет проверить на что ты способен. Сбей с ног одного, и остальные оставят тебя в покое. Но научись делать это быстро и наверняка, иначе ты будешь драться всю свою жизнь». Он отвел меня в сарай и нанес такой удар, от которого я свалился в солому. Он наносил удары до тех пор, пока я не научился наносить ответный. Ой, жжет!
— Глубокие царапины — скверные раны, — говорила я, деловито протирая уксусом его шею, — особенно, если зачинщик драки регулярно не моется. А я сомневаюсь, что парень с засаленными волосами купается хотя бы раз в год. Но я не сказала бы, что сегодня вечером вы действовали «быстро и наверняка», хотя зрелище было впечатляющим. Ваш отец гордился бы вами.
Последние фразы я произнесла с легкой издевкой и удивилась, увидев тень пробежавшую по его лицу.
— Мой отец умер, — спокойно произнес он.
— Простите.
Закончив обработку шеи, я тихо сказала:
— Но то, что он гордился бы вами, я говорила серьезно.
В ответ он молча улыбнулся. Неожиданно, он показался мне очень молодым и я подумала: «Сколько же ему лет?» Я собралась спросить его об этом, когда чье-то скрипучее покашливание сзади известило о появлении в сарае посетителя. Посетителем оказался жилистый маленький Мурта. Он как-то заинтересованно посмотрел на стянутые ребра Джейми, и бросил ему небольшой чистый кожаный мешочек. Джейми, подняв свою немаленькую руку, легко поймал мешочек, в котором что-то тихо звякнуло.
— А это что? — спросил Джейми.
Мурта слегка приподнял бровь.
— Твоя доля пари, что же еще?
Джейми покачал головой и собирался бросить мешочек назад.
— Я не делал никаких ставок.
Останавливая его бросок, Мурта поднял руку.
— Ты сделал дело. Сейчас, ты очень популярен, по крайней мере среди тех, кто тебя поддерживал.
— Не думаю, что среди них был Дугал, — вставила я.
Мурта был одним из тех мужчин, которые всегда слегка изумляются, обнаружив, что у женщин есть голос, но он вежливо кивнул.
— Да, это правда. Впрочем, я не понимаю, почему это должно тебя тревожить, — сказал он Джейми.
— Не должно?
Мужчины обменялись многозначительным взглядом, значение которого я не поняла. Джейми медленно выдохнул сквозь зубы и, думая о чем-то, так же кивнул.
— Когда? — спросил он.
— Через неделю. Может, дней через десять. Недалеко от местечка Лаг Крум. Ты об этом знаешь?
Джейми снова кивнул. Он выглядел таким довольным, каким я его еще не видела.
— Знаю.
Я переводила взгляд с одного лица на другое, но у обоих лица были непроницаемы. Значит, Мурта кое-что узнал. Возможно что-то, что связано с таинственными «Хорроксами»? Я пожала плечами. Какой бы ни была причина, похоже, дни Джейми в качестве экспоната закончились.
— Думаю, взамен Дугал всегда сможет отбить чечетку, — заметила я.
— А?
Непроницаемы лица обоих стали изумленными.
— Неважно. Спокойной ночи.
Я взяла свой сундучок с медикаментами и пошла искать место для ночлега.

КОМАНДИР ГАРНИЗОНА
Мы приближались к форту Уильяма, и я начала всерьез задумываться над тем, как мне действовать после нашего прибытия в форт.
— Что ж, как я буду действовать, — думала я, — будет зависеть от того, как поведет себя командир гарнизона. Если он поверит, что я знатная дама, попавшая в беду, возможно, он предоставит мне эскорт сопроводивший меня к побережью для моего мнимого отплытия во Францию. Если же я появлюсь в сопровождении МакКензи, он может отнестись ко мне с подозрением, хотя видно, что я не шотландка. Надеюсь, он не подумает обо мне, как о какой-то шпионке? Ведь было очевидно, что Колум и Дугал думают, что я английская шпионка.
— А за чем или за кем, по их мнению, я должна была шпионить? — подумала я, — разве что за их антипатриотичной деятельностью, — предположила я, — заключавшуюся в сборе средств на поддержку претендента на престол принца Чарльза Эдварда Стюарта. Но, в таком случае, почему Дугал позволил мне увидеть, как он это делает? Ведь он мог легко отослать меня еще до начала этой процедуры. Но ведь весь процесс проходил на гэльском, — возражала я самой себе, — хотя, возможно, дело было именно в этом.
Я вспомнила странный блеск в его глазах и его реплику: «Я думал, вы не знаете гэльского».
— А может быть это была проверка, — думала я, — действительно ли я не знаю язык. Хотя едва ли английского шпиона отправят в Хайлэнд, если он не сможет общаться с большей частью местного населения.
Но зато в разговоре Дугала с Джейми, невольным свидетелем которого я стала, явно говорилось, что Дугал - якобит, хотя Колум, очевидно, им не был. По крайней мере, пока.
От все этих предположений у меня начала гудеть голова, и, увидев, что мы приближаемся к большой деревне, я обрадовалась, потому что, скорее всего, это означало, что мы поселимся в хорошей гостинице и прилично поужинаем.
Гостиница, действительно, оказалась просторной по сравнению с теми помещениями, к которым я уже привыкла. И, хотя кровать, очевидно, предназначалась для лилипутов, к тому же гарантировала укусы блох, по крайней мере, комната была отдельной. В некоторых небольших гостиницах я спала на скамьей в общей комнате в окружении храпящих мужчин и сгорбленных, закутанных в пледы призраков, в формах которых угадывались человеческие фигуры.
Обычно, измученная за день ездой в седле, а вечером рассуждениями Дугала о политике, я засыпала сразу, независимо от условий, в которых приходилось спать. Однако в первый вечер в этой гостинице, я не могла заснуть в течение доброго получаса из-за отсутствия издаваемых мужскими ротоглотками звуков, очаровывающих своим неповторимым разнообразием. Могу сказать, что храп издаваемый всем общежитием обучающихся медсестер не шел ни в какое сравнение с храпом издаваемыми мужчинами.
Как-то слушая этот неповторимый хор, мне пришло в голову, что мужчины в больничной палате почему-то редко храпят. Да, во сне они тяжело дышали, задыхались, время от времени стонали, а иногда всхлипывали или плакали, но звуки, издаваемые мужчинами в больничной палате несравнимы с храпом здоровых мужчин. Возможно, сон и больных, и раненых не может быть достаточно глубоким, поскольку они не могут расслабиться в таком разнообразии звуков.
Если на основании наблюдений мои рассуждения верны, то у моих спутников было отменное здоровье. Когда они спали, их ноги и руки были небрежно разбросаны, а расслабленные лица рдели от отблеска огня в очаге. Когда они вставали после сна на голых досках пола, они с удовольствием плотно ели так же плотно, как во время ужина.
Утешаясь невнятной какофонией звуков гостиницы и натянув на плечи дорожный плащ, я попыталась заснуть.
По сравнению с условиями для сна в общей комнате, здесь, в крошечной, дурно пахнущей комнатке на чердаке, в гордом уединении я почувствовала себя одинокой. Несмотря на то, что я сняла постельное белье и выбила тюфяк, избавляясь от непрошеных сожителей, стоило мне задуть свечу, комнатка показалась мне настолько тихой и темной, что уснуть я не могла.
Из бара гостиницы находящегося двумя этажами ниже донеслись неясные отголоски, затем послышался звук кратковременной суеты и передвигаемых стульев, но все эти звуки лишь обостряли ощущение одиночества. Со дня моего появления в замке я впервые осталась совершенно одна, но я не сказала бы, что мне это понравилось.
В беспокойной полудреме я начала засыпать, когда услышала в коридоре зловещий скрип половиц. Шаги были медленными, с остановками, как будто незваный гость выбирал для следующего шага наименее скрипучую половицу. Я быстро села, нащупывая стоящую у кровати свечу, а рядом с ней коробочку с огнивом.
Шаря вслепую, я задела коробочку, и она глухо ударилась об пол. Я замерла. Шаги в коридоре тоже.
Вскоре послышался звук, будто кто-то ищет ощупью щеколду. Я знала что дверь на засов не заперта, и хотя скоба для задвижки была, саму задвижку я тщетно искала перед тем, как лечь спать. Схватив тяжелый керамический подсвечник, я выдернула из него огарок свечи и, зажав подсвечник в руке, как можно тише соскользнула с кровати.
Петли слегка скрипнули, когда дверь поддалась. Единственное окно в комнатке было плотно закрыто ставнями от осадков, ветра и любого света. Тем не менее, когда дверь приоткрылась я смогла рассмотреть неясные очертания дверного проема. Щель между дверью и проемом увеличилась, но вскоре, к моему удивлению, уменьшаясь, исчезла. Значит дверь закрыли. И снова наступила тишина.
Затаив дыхание, я простояла прижавшись к стене, казалось, целую вечность, пытаясь сквозь шум в ушах бьющегося сердца, расслышать хоть что-нибудь. Устав стоять, я медленно двинулась к двери, осторожно обходя босиком комнату поближе к стенам, поскольку считала, что половицы возле стен более прочные. Сделав шаг, я постепенно переносила вес на эту ногу, затем останавливалась, и, прежде чем поставить вторую ногу, нащупывала пальцами ноги шов между половицами.
Добравшись до двери и остановившись, я прижалась ухом к тонкому дверному полотну и уперлась в него руками, подготовившись к отпору внезапного вторжения. Мне показалось, что за дверью я слышала слабые звуки, но уверенной в этом я не была. Были ли это звуки доносящиеся снизу или это было чье-то сдерживаемое дыхание за дверью, я не могла определить.
От постоянного выброса адреналина меня слегка подташнивало. В конце концов, мне надоела эта неопределенность, поэтому, крепко зажав подсвечник и рванув дверь, я ринулась в коридор. Я сказала «ринулась», хотя на самом деле, сделав два шага и внезапно наступив на что-то мягкое, я сразу же рухнула головой вперед, ободрав костяшки и очень больно ударившись головой обо что-то твердое.
Прижав лоб обеими руками, я села, совершенно не думая о том, что в любой момент меня могут убить.
Человек, на которого я наступила, слегка задыхаясь, ругался. Сквозь туман в голове от боли я смутно осознавала, что он (а, судя по габаритам и запаху пота, это был мужчина) встал и в стене над нами нащупывает запоры ставень.
От внезапного притока свежего воздуха я вздрогнула и закрыла глаза. Когда я их открыла, мне хватило света звезд, чтобы рассмотреть этого незваного гостя.
— Что вы тут делаете? — обвинительным тоном спросила я.
Одновременно с моим вопросом таким же тоном прозвучал вопрос Джейми:
— Сколько вы весите, Сассенах?
Еще несколько сбитая с толку, вместо того, чтобы подумать: «Зачем ему это нужно знать?», я ответила:
— Девять стоунов.

(Сто́ун  — британская единица измерения массы, равная 14 фунтам или 6,35029318 килограммам. В Великобритании и Ирландии используется как единица массы тела человека.)

— Вы едва не раздавили мне печень, — ответил он, осторожно прощупывая болезненное место, — не говоря уже о том, что чертовски меня напугали.
Он протянул руку и поднял меня.
— С вами все в порядке?
— Нет, я ударилась головой.
Потирая ушиб, я с изумлением осматривала пустой коридор.
— Обо что же я так грохнулась? — спросила я, употребив не литературное слово.
— О мою голову, — сварливо ответил Джейми.
— Так вам и надо, — язвительно заметила я, — зачем вы подкрались к моей двери?
Он бросил на меня раздраженный взгляд.
— Господи, я не «подкрался». Я там спал, вернее, пытался уснуть.
И он потер на виске, скорее всего, появившуюся шишку.
— Спали? Здесь?
Крайне изумившись, я осмотрела холодный, пустой и грязный коридор.
— Вы выбираете какие-то странные места для сна: сначала — конюшню, теперь — коридор.
— Возможно, вам будет интересно узнать, что внизу, в баре остановился небольшой отряд английских драгун, — холодно сообщил он, — они слегка перепили и беспечно развлекаются с двумя городскими девицами. Поскольку девиц только две, а мужчин — пятеро, кое-кто из солдат, похоже, собирается подняться наверх в поисках... э-э ... партнерши. Не думал, что вы так заинтересуетесь подобным вниманием.
И перекинув плед через плечо, он повернулся в сторону лестницы.
— Если, предполагая, я ошибся, прошу меня извинить. Я не собираюсь мешать вам отдыхать. Хорошего вам вечера.
— Подождите минутку, — попросила я.
Он остановился, но не обернулся, вынудив меня его обойти. Когда же я его обошла, он посмотрел на меня вежливо, но отчужденно.
— Спасибо, — сказала я, — с вашей стороны это было очень любезно. Простите за то, что я наступила на вас.
Он улыбнулся и его лицо изменилось. Маску неприступности сменило выражение привычного дружеского расположения.
— Ладно, Сассенах, не страшно, — произнес он, — ушибленная голова пройдет, надтреснутое ребро заживет, и я буду, как новенький.
Повернувшись, он толкнул дверь моей комнатки, закрывшуюся сразу после моего поспешного «выхода». Закрывшуюся потому, что, по-видимому те, кто строил гостиницу не пользовались отвесом, поэтому в ней не было ни одного прямого угла.
— А теперь возвращайтесь в кровать, — предложил он, — я буду рядом.
Я посмотрела на пол. Помимо того, что дубовые доски пола были твердыми и холодными, они были в пятнах мокроты, пролитой жидкости и всевозможными отбросами, так что на все это было противно смотреть. На дверной перемычке строители написали 1732. Очевидно, в том году последний раз мыли пол.
— На таком полу спать невозможно, — заключила я, — зайдите в комнату, по крайней мере, пол там не настолько грязный.
Опершись рукой на дверную коробку, Джейми остолбенел.
— Спать с вами в вашей комнате?
Он был по-настоящему шокирован.
— Я не могу! Ваша репутация рухнет!
Он реально так думал. Я хотела рассмеяться, но тактично обратила смех в приступ кашля. Учитывая потребность езды по дорогам, переполненные гостиницы, непродуманность и, как результат, абсолютное отсутствие санузлов, вынуждали меня настолько близко находиться в быту с людьми из отряда, включая Джейми, что его излишняя щепетильность вызывала смех.
— Но вы же раньше спали со мной в одной комнате, — заметила я, немного успокоившись, — вы и еще двадцать мужчин.
Он слегка растерялся.
— Но это не совсем одно и то же! Я к тому, что там была общая комната и…
Неожиданно он замолчал, и на его лице отразилась тревога.
— Надеюсь, вы не подумали, что я воспринял ваше предложение, как непристойное? — с тревогой спросил он, — уверяю вас, я...
— Нет-нет, вовсе нет, — поспешно заверила его я.
Видя, что убедить его спать в комнате невозможно, я настаивала на том, чтобы он хотя бы взял одеяло с кровати и лег на него. Только после моих неоднократных заверений, что в любом случае я не буду им укрываться, поскольку собиралась спать, как обычно, укрывшись своим плотным дорожным плащом, он неохотно согласился.
Перед тем, как вернуться в свое дурно пахнущее прибежище, я приостановилась перед его импровизированным ложем, чтобы попытаться поблагодарить его снова. В ответ на мою признательность он снисходительно махнул рукой.
— Понимаете, моя любезность, только отчасти бескорыстна, — заметил он, — поскольку я предпочел поскорее избавиться от их внимания.
О том, что у него есть свои причины держаться подальше от английских военных, я совершенно забыла. Вместе с тем, от меня не ускользнул тот факт, что избавиться от их излишнего внимания было бы намного удобней, если не более комфортно. Можно было улечься спать в теплой, хорошо проветриваемой конюшне, а не на полу у моей двери.
— А, если кто-то из англичан поднимется сюда, — возразила я, — тогда вас найдут.
Он протянул длинную руку и, ухватившись за покачивающий ставень, прикрыл его. Коридор погрузился в темноту, и теперь Джейми казался какой-то бесформенной массой.
— В такой темноте они не увидят мое лицо, — заметил он, — а учитывая их состояние, мое имя их не заинтересует даже, если я назову свое настоящее, чего я делать не собираюсь.
— Может так оно и будет, — с сомнением произнесла я, — но разве они не поинтересуются тем, что вы делаете здесь, в темноте?
Лица его я не видела, но, судя по голосу, он улыбался.
— Вовсе нет, Сассенах. Они просто подумают, что я жду своей очереди.
Я рассмеялась и ушла в комнату. Свернувшись на кровати, я уснула, удивляясь тому, как можно было так скабрезно шутить, не допуская даже мысли о том, чтобы спать со мной в одной комнате.


Когда я проснулась, Джейми уже не было. Спускаясь к завтраку, я увидела Дугала, ожидающего меня у подножья лестницы.
— Ешьте побыстрей, девушка, — сказал он, — мы с вами едем в Броктон.
Он отказался рассказывать что-либо еще и выглядел, как мне показалось, слегка встревоженным. Я быстро поела, и вскоре, ранним утром мы неслись рысью сквозь туман. В кустах суетились птицы, все предвещал теплый летний день.
— С кем нам предстоит встретиться? — спросила я, — вы же можете мне сказать. Ведь если я не буду знать, то буду удивлена, а, если буду знать, то как-нибудь соображу, когда надо притвориться удивленной.

Глянув на меня, Дугал задумался, но, вероятно, решив что мои аргументы вполне обоснованы, сказал:
— С командиром гарнизона форта Уильяма.
Его ответ меня несколько ошарашил. К этой встрече я была не совсем готова, так так думала, что до форта нам предстоит ехать еще три дня.
— Но до форта Уильяма еще далеко! — воскликнула я.
— Ммфмм.
Видимо этот командир был человеком энергичным, поскольку, не довольствуясь наведением порядка исключительно в своем гарнизоне, он с отрядом драгун уехал инспектировать близлежащую округу. Солдаты, приехавшие прошлой ночью в нашу гостиницу, входили в этот отряд. Они и сказали Дугалу, что их командир в настоящее время пребывает в гостинице Броктона.
То, что командир гарнизона пребывает в Броктоне стало для меня проблемой и, размышляя над ее решением, я молчала всю дорогу. Дело в том, что я рассчитывала улизнуть от Дугала в форте Уильяма, от которого, как я думала, можно было добраться до холма Крэйг-на-Дуна, приблизительно за день. Даже не подготовившись к поездке, без еды и всего остального, я думала, что смогу сама преодолеть такое огромное расстояние и найти дорогу к каменному кругу. Что могло случиться потом... я не могла предугадать, кроме как туда поехать, но непредвиденный ход событий нарушил мои планы.
Если бы я рассталась с Дугалом здесь, — а это вполне могло случиться, — мне понадобилось бы добираться до холма четыре, а не один день. Однако в своем умении ориентироваться я не была уверена, не говоря уже о своей выносливости, поэтому рисковала тем, что оказавшись среди диких скал и вересковых пустошей, мне пришлось бы одной добираться пешком. Последние недели нелегких переездов научили меня с осторожностью относиться к острым камням и бурным ручьям Хайлэнда, а также к нежданным встречам с диким зверем. Столкнуться в какой-нибудь безлюдной горной долине лицом к лицу, к примеру, с кабаном особого желания у меня не было.
Мы добрались до Броктона часам к девяти. Туман рассеялся, день был солнечным, что вселяло оптимизм. В конце концов, может мне удасться убедить командира гарнизона предоставить мне небольшой эскорт, который проводил бы меня до холма.
Теперь я поняла, почему командир выбрал Броктон для размещения своего временного штаба. Городок был довольно большой и мог похвастаться двумя тавернами, одна из которых располагалась во внушительном трехэтажном здании с пристроенной конюшней. В ней мы и остановились, передав наших лошадей на попечение конюха, двигающегося так медленно, будто он закостенел. К тому времени, когда мы вошли в таверну, и Дугал уже заказывал закуски у трактирщика, конюх едва добрался до двери конюшни.
Я осталась внизу, рассматривая тарелку с несвежими на вид овсяными лепешками, а Дугал поднялся по лестнице в рабочий кабинет командира. Для меня было несколько странно видеть, что он уходит. В баре сидело три-четыре английских солдата, которые, отрешенно глядя на меня, тихо беседовали. После месяца, проведенного среди шотландцев клана МакКензи присутствие английских драгун меня беспричинно нервировало. Пришлось сказать самой себе, что это глупо. В любом случае, они были моими соотечественниками вне зависимости от времени.
Вместе с тем, я чувствовала, что мне не хватает компании общительного мистера Гоуэна и шутливой фамильярности Джейми как там его зовут. Я очень сожалела, что в то утро не имела возможности, прежде чем уехать попрощаться с кем-либо из них, когда сзади, с лестницы я услышала, что меня зовет Дугал. Он стоял на верхней лестничной площадке, подзывая меня к себе.
— Он выглядит мрачнее, чем обычно, - промелькнуло у меня в голове, в то время, как он, молча стоял в стороне от двери, жестом приглашая меня войти.
Командир гарнизона стоял у открытого окна. Его изящная, стройная фигура вырисовывалась на фоне дневного света. Увидев меня, он хохотнул.
— Я так и думал. Судя по описанию МакКензи, это должны были быть вы.
Дверь за мной закрылась, и я осталась наедине с капитаном Его Величества восьмого драгунского полка Джонатаном Рэндоллом.
На этот раз на нем был чистый красный с бежевым мундир отделанный заурядным кружевом и напудренный парик с аккуратными локонами. Но его лицо было лицом Фрэнка, и у меня перехватило дыхание. Однако в этот раз я заметила вокруг его губ небольшие морщинки, свидетельствующие о жестокости, а в линии его плеч ощущалось высокомерие. Тем не менее, он довольно приветливо улыбнулся и пригласил меня сесть.
Кабинет был обставлен скромно: письменный стол со стулом, длинный стол из сосны и несколько табуретов. Капитан Рэндолл сделал знак молодому капралу, стоявшему у двери по стойке смирно, и тот, неуклюже налив кружку эля, поставил ее передо мной на сосновый стол.
Махнув, капитан отослал капрала назад, налил себе эль и грациозно опустился на табурет напротив меня.
— Хорошо, — любезно произнес он, — почему бы вам не рассказать, кто вы и как оказались здесь?
Мне ничего не оставалось, как рассказать ему такую же историю, как и Колуму, дипломатично не упомянув его собственное поведении, о котором он сам знал. Не имея понятия, что ему рассказал Дугал, я не хотела рисковать, чтобы меня уличили во лжи.
Пока я рассказывала, капитан, казалось, вежливо слушал меня, но выражение скептицизма не сходило с его лица.
— Он, даже не пытается скрыть свой скептицизм в отличие от Колума, — подумала я.
О чем-то размышляя, он покачивался взад-вперед.
— Вы говорите, что вы из Оксфордшира? Но, насколько мне известно, там нет никаких Бичемов.
— Откуда вы можете знать? — резко парировала я, — ведь сами вы из Сассекса.
От удивления его глаза широко раскрылись, а я была готова откусить свой язык.
— Хотелось бы уточнить, а откуда вам это известно? — заинтересовался он.
— Э-э… ваше произношение. Да, этот ваш диалект, — поспешно ответила я, — он явно сассекский.
Его изящные темные брови едва не коснулись локонов парика.
— Вряд ли мои наставники и мои родители, мадам, согласились бы с вами услышав, что моя речь явно указывает на место моего рождения, — сухо произнес он, — они приложили немало усилий и средств, чтобы исправить мой диалект. Но будучи экспертом в местных диалектах, — и он повернулся к парню, стоящему у стены, — вы безусловно определите место рождения моего капрала. Капрал Хоукинс, не могли бы вы оказать мне услугу, прочитав что-нибудь? Подойдет все что угодно, — добавил он, увидев замешательство на лице капрала, — может быть какой-нибудь популярный стишок?
Капрал — молодой парень с тупым, мясистым лицом и широкими плечами, обвел комнату диким взглядом в поисках вдохновения и, вытянувшись в струнку, произнес речитативом:

Милашка Мэг мне платье постирала
И с ним бежать пустилась во всю прыть.
Вот так беда! Но скоро я заставил
Красотку заплатить.

— Э-э...достаточно, капрал, спасибо.
Пренебрежительным жестом Рэндолл отослал его назад, и капрал, обливаясь потом, умолк у стены.
— Ну? — повернувшись и вопросительно глядя, обратился ко мне Рэндолл.
— Э-э… Чешир? — предположила я.
— Близко. Ланкашир.
Он пристально посмотрел на меня.
Заложив руки за спину, он подошел к окну и выглянул.
— Проверил, не захватил ли Дугал своих людей, — подумала я.
Внезапно он обернулся и резко спросил:
— Parlez-vous francais?
— Tres bien, — тут же ответила я, — ну и?
Отойдя в сторону, он изучающе меня осмотрел.
— Черт побери, если вы француженка, — произнес он, как бы про себя, — может быть, но я еще не встречал француженку по диалекту отличающую кокни от уроженца Корнуолла.

(Ко́кни (англ. Cockney [ˈkɒk.ni]) — один из самых известных типов лондонского просторечия, назван по пренебрежительно-насмешливому прозвищу уроженцев Лондона из средних и низших слоёв населения. Позже этим словом стали обозначать людей, которые родились и выросли в городах.)

Своими ухоженными пальцами он постукивал по деревянной столешнице.
— Как ваша девичья фамилия, миссис Бичем?
— Послушайте, капитан, — и я улыбнулась как можно очаровательней, — как бы интересно мне не было играть с вами в «Двадцать вопросов», мне бы очень хотелось завершить эти предварительные переговоры и договориться о продолжении поездки. Я и так задержалась на какое-то время и...
— Фривольная манера общение, мадам, вам не поможет — прищурившись, перебил меня он.
Когда Фрэнку что-то не нравилось, он так же прищуривался. От этого я почувствовала небольшую слабость в коленях, и, чтобы собраться с духом, положила руки на бедра.
— А мне не надо помогать, — ответила я как можно смелее, — я не претендую на помощь ни от вас, ни от гарнизона, и, кстати, ни от МакКензи. Все, что я хочу, это, чтобы мне разрешили спокойно продолжить поездку. И я не вижу причин, по которым вы могли бы возражать.
Раздраженно сжав губы, он впился в меня взглядом.
— Так вы не видите? Что ж, тогда ненадолго встаньте на мое место, мадам, и ,возможно,тогда мои возражения станут вам понятны. Месяц назад я со своими людьми по горячим следам преследовал банду неизвестных шотландских бандитов, скрывшихся с небольшим стадом коров угнанных из поместья расположенного недалеко от границы, когда...
— Так вот чем они занимались! — воскликнула я и, запнувшись, добавила,— интересно.
Капитан Рэндолл тяжело вздохнул. Он не стал продолжать то, что собирался сказать, когда я его прервала, а продолжил рассказ.
— В разгар этого преследования на законном основании, — неторопливо продолжил он, — я встречаю полуодетую англичанку там, где англичанок быть не должно даже с подходящим сопровождением, которая не отвечает на мои расспросы, нападает на меня...
— Вы первым напали на меня! — негодующе перебила его я.
— чей сообщник, подло на меня напав, оглушает меня, и они исчезают из этого района явно с чьей-то помощью. Я с моими людьми основательно обыскали этот район и, уверяю вас, мадам, не нашли даже следа вашего убитого слуги, вашего разграбленного багажа, вашего брошенного платья и ни единого свидетельства того, что рассказанная вами история правдива.
— Да? — несколько потише проронила я.
— Да. Более того, за последние четыре месяца не поступало никаких сообщений о бандитах в этом районе. А теперь, мадам, вы появляетесь в компании военачальника клана МакКензи, который говорит мне, что его брат Колум убежден, что вы шпионите, предположительно работая на меня!
— Но это неправда, так ведь? — обоснованно возразила я, — по крайней мере, вы об этом знаете.
— Да. Я знаю, — подчеркнуто сдержанно отозвался он, — но я, черт возьми, не знаю кто вы! Однако, мадам, не сомневайтесь, я это выясню. Я командир здешнего гарнизона, что дает мне возможность предпринять определенные шаги для обеспечения безопасности этого района, выявив предателей, шпионов и иных лиц, чье поведение я считаю подозрительными. И эти шаги, мадам, я полностью готов предпринять.
— И какими могут быть эти шаги? — поинтересовалась я.
Я искренне хотела это знать, хотя, должно быть, мой вопрос прозвучал провокативно.
Он встал, отрешенно глянул на меня, обошел стол и, протянув руку, поднял меня.
— Капрал Хоукинс, — произнес он, неотрывно на меня глядя, — мне ненадолго понадобится ваша помощь.
Юноша, стоящий у стены выглядел весьма растерянным, но он робко подошел к нам.
— Будьте любезны, капрал, встаньте позади леди, — скучным голосом произнес Рэндолл, — и крепко возьмите ее за локти.
Он отвел руку и ударил меня в под дых.
Я не издала ни звука, потому что не могла дышать. Согнувшись пополам, я сидела на полу и изо всех сил пыталась сделать вдох. Удар потряс меня гораздо больше, чем начавшая ощущаться боль, накатившая волна головокружения и подступившая тошнота. В моей богатой событиями жизни никто и никогда намеренно меня не бил.
Капитан на корточках присел передо мной. Его парик слегка сбился набок, но, кроме этого и определенного блеска в глазах, он, по-прежнему выглядел сдержанным и элегантным.
— Надеюсь, вы не беременны, мадам, — буднично произнес он, — в противном случае беременной вы долго не будете.
Когда первые струйки кислорода мучительно проникли мне в горло, я как-то странно захрипела. Перекатившись на четвереньки, я беспомощно нащупывала край стола. Капрал, боязливо взглянув на капитана, нагнулся, чтобы помочь мне подняться.
Казалось, в кабинете мелькают волны черноты. Рухнув на табурет, я закрыла глаза.
— Посмотрите на меня.
Голос капитана был таким внятным и спокойным, будто он собирался предложить мне чай.
Открыв глаза, я видела его, как сквозь дымку. Он обхватил руками свои изящные бедра.
— Теперь, мадам, вы ничего не хотите мне сказать? — спросил он.
— Ваш парик сбился набок, — отозвалась я и снова закрыла глаза.

О ПРЕДСТОЯЩЕМ БРАКЕ ОБЪЯВЛЕНО
Сдерживая приступы тошноты, я сидела за столом внизу в баре, уставившись в чашку с молоком. Когда поддерживаемая крепким молодым капралом, я спускалась вниз, Дугал, бросив на меня взгляд, сразу же, прошел мимо нас и поднялся по лестнице в кабинет Рэндолла. Половицы и двери в гостинице были толстыми и плотно пригнанными, но я слышала, что наверху общаются на повышенных тонах.
Подняв чашку, я не могла из нее отпить. Руки до сих пор еще сильно дрожали.
Боль от удара постепенно проходила, но от потрясения я так и не отошла. Я знала, что этот человек — не мой муж, но его сходство с Фрэнком было настолько разительным, а мои привычки так укоренились, что я была едва ли не готова доверять ему, разговаривая с ним, как с Фрэнком и ожидая в ответ учтивости, если не на искреннего сочувствия. Его злонамеренное нападение резко вывернуло наизнанку все мои чувства, и от этого мне стало дурно.
Мне было дурно, и я была напугана. Когда он присел передо мной на корточки, я видела его глаза. Что-то на мгновенье промелькнуло в их глубине. Этот промельк тотчас исчез, но я не хотела бы снова его когда-нибудь увидеть.
Звук открывающейся наверху двери вывел меня из задумчивости. Раздавшиеся вслед за ним глухие тяжелые шаги по лестнице предшествовали скорому появлению Дугала, за которым следовал капитан Рэндолл. Он шел так близко, что казалось, будто капитан преследует шотландца, но резко остановился, когда Дугал, которому я попалась на глаза, вдруг встал у подножия лестницы.
Бросив через плечо ненавидящий взгляд на капитана, Дугал быстро подошел ко мне и, бросив на столик мелкую монету, не проронив ни слова, рывком меня поднял. Я едва успела заметить странный взгляд и лицо английского офицера, выражавшее неприкрытое вожделение, как он вытолкал меня за дверь таверны.
Мы вскочили на лошадей и тронулись в путь, прежде чем я успела подоткнуть свои объемные юбки под ноги, и теперь они раздулись вокруг меня, как стабилизирующий парашют. Дугал ехал молча, но лошади, казалось, уловили, что он торопится, и пока мы не достигли главной дороги, мы неслись галопом.
У перекрестка, на котором стоял пиктский крест, Дугал, осадил и остановил лошадь.
Спешившись, он схватил за уздечки обеих лошадей и привязал их к одиноко растущему молодому деревцу. Он помог мне сойти с лошади и сразу же исчез в кустах, жестом призывая меня следовать за ним.
Следуя за его взмахивающим килтом, я поднималась по склону холма, нагибаясь, когда отбрасываемые им ветви возвращались на свои места. Склон порос дубом и низкорослой сосной. В роще слева от меня цвиринькала синичка, а чуть позже я слышала, как сойки вызывали друг друга, отыскав корм. Трава была такой ярко-зеленой, какой она бывает только в начале лета. Ее живучая поросль, местами пробившаяся из-под камней, покрывала землю под дубами. Под соснами, разумеется, не росло ничего, поскольку иглы под ними лежали толстым слоем высотой в несколько дюймов, защищая мелких ползающих насекомых от солнечного света и охотящихся на них хищников.
От острых запахов у меня заболело горло. Я и раньше побывала на таких холмах, чувствуя такие же весенние запахи. Но тогда запах сосен и травы был разбавлен выхлопами бензина, поднимающимися с дороги, проходящей внизу, а голоса туристов заменяли крики соек. В последний раз, когда я шла по такой же тропе, земля вместо цветущих мальвы и фиалки была усеяна обертками от сэндвичей и окурками сигарет. Тогда я считала обертки от сэдвичей вполне приемлемой ценой за такие блага цивилизации, как антибиотики и телефоны, но сейчас я бы охотно примирилась с фиалками. Сейчас, хотя бы ненадолго, мне был крайне необходим покой, и здесь он был.
Чуть ниже вершины холма Дугал резко свернул и исчез в густом, разросшемся ракитнике. Не без труда, пробравшись следом, я увидела его, сидящим на сглаженном каменном обрамлении небольшого водоема. За его спиной стояла покосившаяся и выветрившаяся каменная глыба с потускневшей, нечеткой человеческой фигурой выбитой на покрытой пятнами поверхности.
— Должно быть, это источник какого-то святого, — подумала я.
Такие малозаметные места поклонения разным святым были разбросаны по всему Хайлэнду. Их часто можно было найти в таких же, укромных местах. Не знаю, как в других местах, но здесь, на ветвях нависающей над водой рябины развевались ветхие лоскуты. Вероятно, это были дары тех, кто просил у святого здоровья или хорошей дороги.
Мое появление Дугал приветствовал кивком. Перекрестившись и наклонив голову, он зачерпнул из источника пригоршню воды. Вода была странного, темного цвета и скверно пахла.
— Скорее всего, источник серный, — решила я.
День стоял жаркий, и я хотела пить, поэтому последовала примеру Дугала. Вода была горьковатой, но холодной и приятной. Я отпила немного воды, а остаток плеснула себе в лицо, поскольку дорога была пыльной.
Подняв глаза, чтобы узнать на месте ли Дугал, я увидела, что он наблюдает за мной, и выражение его лица, при этом, какое-то странное.
— Что-то среднее между пытливостью и расчетом,— подумала я.
— Жажда побудила подняться в гору? — непринужденно спросила я.
К слову сказать, бутылки с водой везли лошади, и я сомневалась, что Дугал собирался просить у святого благополучного возвращения в гостиницу. Он производил на меня впечатление приверженца более мирских подходов к решению проблем.
— Насколько хорошо вы знаете капитана? — неожиданно спросил он.
— Хуже вас, — резко ответила я, — когда я его случайно встретила — увидела впервые, но мы не поладили.
К моему удивлению, суровое лицо Дугала немного просветлело.
— Что ж, — признался он ­— не могу сказать, что мне самому приятен этот человек.
Что-то обдумывая, он барабанил пальцами по каменному обрамлению источника.
— Хотя у некоторых он пользуется хорошей репутацией, — глядя на меня, произнес он, — судя по тому, что я о нем слышал, он отважный солдат и отличный боец.
Мои брови полезли вверх.
— Я не генерал английской армии, и эти качества капитана меня не впечатляют.
Дугал рассмеялся, демонстрируя поразительно белые зубы. Его смех вспугнул трех грачей на верхушке дерева. Захлопав крыльями, они улетели, хриплыми криками высказывая откровенное недовольство.
— Вы шпионите на англичан или на французов? — спросил он, вновь ошеломляюще сменив тему.
По крайней мере, для разнообразия он спросил прямо.
— Я — не шпионка, — раздраженно ответила я, — я просто Клэр Бичем, и не более того.
Смочив в воде носовой платок, я обтерла им шею. Небольшие, освежающие струйки потекли по спине под серой саржей дорожного платья. Прижав мокрую ткань к груди, я выжала платок, получив такой же результат.
Несколько минут, пока я совершала омовения то спереди, то сзади, Дугал молча и неотрывно наблюдал за мной.
— Вы видели спину Джейми? — вдруг спросил он.
— Обрабатывая ему рану, вряд ли бы у меня получилось на нее не смотреть, — сухо ответила я.
То, что он что-то задумал, я поняла по его бессистемным вопросам, поэтому перестала гадать что именно. Должно быть, скажет сам, когда захочет.
— Вы имеете в виду знала ли я тогда, что его спина — дело рук Рэндолла? А вы сами об этом знали?
— Я это отлично знал, — ответил он, хладнокровно оценивая мою реакцию, — но я не знал, что вам об этом известно.
Я пожала плечами, давая ему понять, что его не касается, знала я об этом или нет.
— Я, знаете ли, был там, — как бы между прочим сообщил он.
— Где?
— В форте Уильяма. Я вел кое-какие дела с гарнизоном. Тамошний писарь знал, что Джейми какой-то мой родственник, и, когда его арестовали, известил меня. Поэтому я и отправился туда, чтобы узнать, как ему помочь.
— Похоже, вы не слишком преуспели, — дерзко заметила я.
Дугал пожал плечами.
— К сожалению, не преуспел. Если бы командиром был прежний сержант-майор, я мог бы вытащить Джейми, в крайнем случае, со второй попытки, но вместо него уже был вновь назначенный Рэндолл. Он меня не знал и не стал меня долго слушать. В то время я думал, что он только поначалу хотел показать на примере с Джэйми, что он не толерантный командир.
И он похлопал по короткому мечу, который носил на поясе.
— Такое поведение вполне обоснованно, когда ты командуешь мужчинами. Сначала заслужи их уважение, а потом можешь приступать к чему-либо другому, а если не сможешь заслужить, поступай так, чтобы они тебя боялись.
Я вспомнила выражение лица капрала Рэндолла и подумала, что знаю какую стратегию избрал капитан.
Глубоко посаженные глаза Дугала с интересом смотрели на меня.
— Вы знали, что это был Рэндолл? Джейми вам рассказал об этом?
— Он рассказал мне не очень много, — осмотрительно ответила я.
— Должно быть, он хорошо о вас думает, — задумчиво произнес Дугал, — обычно он никому об этом не рассказывает.
— Даже представить не могу, с чего бы это, — с вызовом сказала я.
Каждый раз приезжая со всеми в очередную таверну или гостиницу, я, затаив дыхание, ждала непрошеных гостей, пока не становилось ясно, что компания на весь вечер устроилась у очага пить и сплетничать. Очевидно, Дугал понял о чем я думаю и язвительно усмехнулся.
— Мда, не стоило мне это говорить, верно? Ведь я об этом знал.
И он с размаху провел рукой по необычной, темной воде, поднимая пары серы.
— Не знаю, как это происходит в Оксфордшире, — сказал он, ехидно выделив последнее слово, отчего я слегка поежилась, — но здешних леди, как правило, не допускают на такие зрелища, как порка. Вы когда-нибудь присутствовали во время порки?
— Нет, и не очень хочу, — резко ответила я, — хотя могу себе представить, как нужно было пороть, чтобы оставить такие шрамы на спине Джейми.
Покачав головой, Дугал плеснул водой на рискнувшую приблизиться, любопытную сойку.
— Простите, девушка, но тут вы неправы. Уметь представить — это, конечно, хорошо, но видеть, как хлещут человека по голой спине — совсем другое дело. Порка — штука скверная. Она предназначена для того, чтобы сломить человека, и чаще всего это удается.
— Но не Джейми.
Я говорила значительно резче, чем мне хотелось бы, но Джейми был моим пациентом, и в некоторой степени моим другом. Обсуждать с Дугалом его прошлое у меня желания не было, хотя, если бы на меня надавили, я бы призналась в каком-то болезненном любопытстве, поскольку никогда не встречала более открытого и вместе с тем более загадочного человека, чем этот высокий молодой МакТавиш.
Дугал хохотнул и провел мокрой рукой по волосам, приглаживая пряди, выбившиеся, как я думаю, тогда, когда мы вылетели из таверны.
— Что ж, Джейми такой же упрямый, как и все члены его семьи. Многие из них будут стоять на своем, как камни, но он — упрямей всех.
Однако в его голосе прозвучало уважение, хотя и сдержанное.
— Джейми говорил вам, что его высекли за побег?
— Да.
— Так вот, в тот же день, когда его привезли драгуны, сразу после наступления темноты он перелез через стену форта. Такие случаи происходили там довольно часто, а поскольку камеры с арестованными ненадежно охранялись, англичане каждую ночь патрулировали стены форта. Гарнизонный писарь рассказал мне, что Джейми, судя по тому, как он выглядел, когда его привели, устроил хорошую драку. Но против него одного было шесть англичан и все с мушкетами, так что драка длилась недолго. На ночь на Джейми надели цепи, а утром первым повели к столбу на порку.
Он замолчал, вероятно, чтобы удостовериться не стало ли мне дурно и не тошнит ли меня, но убедившись, что со мной все в порядке продолжил.
— Пороть начинали сразу после сигнала сбора, чтобы с начала и до конца дня у каждого из присутствовавших было соответствующее душевное состояние. В тот день пороть должны были троих, Джейми — последним.
— Вы в самом деле все это видели?
— Да. И скажу вам, девушка, смотреть как порют мужчин — зрелище не из приятных. Мне повезло, я этого не испытал, но думаю, те, кого секут плетьми вряд ли получают от этого удовольствие. А уж смотреть как секут тех, кто впереди тебя, ожидая своей очереди, наверное, хуже некуда.
— Не сомневаюсь, — пробормотала я.
Дугал кивнул.
— Джейми был очень мрачен, но даже слыша не только крики, ни один мускул на его лице не дрогнул. Вы когда-нибудь слышали звук разрываемой плоти?
— Фу!
— Я чувствовал то же, девушка, — сказал он, морщась от воспоминаний, — не говоря о крови и рассечениях. Эх!
Он осторожно сплюнул, стараясь не попасть в водоем или на его обрамление.
— От увиденного меня чуть не вывернуло, хотя я человек не слабонервный.
И Дугал продолжил свой ужасный рассказ:
— Пришел черед Джейми. Он подходит к столбу — некоторых мужчин пришлось тащить, но только не его — и протягивает руки, чтобы капрал мог снять с него наручники. Сняв наручники, капрал берет его за руки, чтобы тащить к месту порки, но Джейми, сбросив его руки, на шаг отступает. Я думал, что он вот-вот набросится на капрала, но он начал снимать рубашку. Она уже похожа на тряпку — вся грязная и порвана в разных местах, однако он складывает ее так аккуратно, как будто это его лучшая, воскресная рубашка и кладет на землю. Затем, выпрямившись, как солдат, он подошел к столбу и поднял руки, чтобы их привязали.
Дугал в изумлении покачал головой.
Солнечный свет проникнув сквозь рябиновую листву, накрыл его кружевной тенью. Казалось, будто смотришь на него через салфетку. От этой мысли я улыбнулась. В ответ он одобрительно кивнул, подумав, что моя улыбка — достойный отклик на его рассказ.

— Да, девушка, такое мужество редко встречается. Нельзя сказать, что он не знал или не понимал, что происходит. Он только что видел, как секли двух мужчин, и он знал, что ему предстоит испытать то же самое. Просто он настроился на то, что ничего не изменишь. Для шотландца смелость в бою — обычное явление, но уметь хладнокровно противостоять страху в любой другой ситуации — такое, знаете ли, редко встретишь. Тогда ему было всего лишь девятнадцать — добавил Дугал, как бы между прочим.
— Должно быть, смотреть на происходящее было ужасно, — иронично заметила я, — вам там не стало дурно?
Дугал иронию уловил, но виду не подал.
— Едва не стало, девушка, — подняв темные брови, отозвался он.
— При первом же ударе плетью брызнула кровь, а через минуту спина у парня была полукрасной-полусиней. Он не кричал, не молил о пощаде, не уворачивался, пытаясь избежать удара, а просто уперся лбом в столб и стоял, как вкопанный, лишь вздрагивая каждый раз, когда в спину врезалась плеть. Сомневаюсь, что я сам смог бы такое выдержать, — сознался он, — да и мало, кто смог бы. Его еще не закончили пороть, как он потерял сознание. В чувство его привели, облив водой из кувшина и больше не пороли.
— Действительно, ужасное зрелище, — заметила я, — но зачем вы мне об этом рассказываете?
— Я еще не закончил рассказывать.
Дугал вытащил дирк из-за пояса и острием начал чистить под ногтями. Несмотря на сложности с поддержанием чистоты в дороге, в этом вопросе он был педантичен.
— Джейми обвис на удерживающих его веревках, а кровь все стекала по его килту. Не думаю, что он упал в обморок, просто он настолько ослаб, что не мог стоять. Именно тогда капитан Рэндолл спустился во двор. Не знаю, почему его не было с самого начала, возможно, его задержали дела. Как бы то ни было, но, когда Джейми увидел, что он приближается, у него хватило ума закрыть глаза и уронить голову, сделав вид, что он без сознания.
Нахмурившись, Дугал целиком сосредоточился на упрямой заусенице.
— Узнав что Джейми уже выпороли, капитан явно вышел из себя. Похоже, его лишили удовольствия, которое он хотел получить. Однако... делать нечего. Тогда он решил разузнать, как сбежал Джейми.
Осмотрев дирк на наличии на лезвии зазубрин, Дугал принялся его точить о камни обрамления, на котором сидел.
— Пока он расспрашивал, некоторые солдаты дрожали от страха. В чем ему не откажешь, так это в умении найти нужные слова.
— Это он умеет, — сухо подтвердила я.
Дирк ритмично ширкал о камень. Время от времени от лезвия отскакивала слабая искра, когда металл попадал на включение грубоватой породы в камне.
— Так вот, в ходе этого расспроса выяснилось, что, когда Джейми перелез через стену и его поймали, у него с собой была горбушка хлеба и немного сыра. Услышав это, капитан ненадолго задумался, а потом так улыбнулся, что я не хотел бы увидеть
такую улыбку у моей бабушки. Он заявил, что кража — преступление серьезное, и наказание должно быть соответственным, и тут же приговорил Джейми еще к сотне ударов.
Я невольно вздрогнула.
— Это его убило бы!
Дугал кивнул.
— Да, то же сказал гарнизонный врач. Он сказал, что этого не допустит, что по совести говоря, заключенного необходимо неделю лечить, прежде чем его будут пороть второй раз.
— Как это гуманно с его стороны, — заметила я, — «по совести говоря», вашу мать! И как на это отреагировал капитан Рэндолл?
— Сначала он был не слишком доволен, но потом смирился. После этого сержант-майор умевший распознавать настоящий обморок, увидев, что Джейми повис, отвязал его. Парень слегка пошатнулся, но на ногах устоял. Некоторые из присутствующих там мужчин зааплодировали, что не особо понравилось капитана. Так же ему не понравилось, когда сержант-майор поднял рубашку и отдал ее Джейми, хотя у мужчин так принято.
Дугал критично осмотрел со всех сторон лезвие, положил дирк на колено и посмотрел мне в глаза.
— Знаете, девушка, легко быть смелым, сидя в теплой таверне за кружкой эля. Не так-то просто сидеть на корточках на холодном поле, когда мушкетные пули свистят у тебя над головой, а вереск щекочет задницу. И уж совсем непросто, когда ты стоишь лицом к лицу со своим врагом, а по твоим ногам течет твоя кровь.
— Никогда бы не подумала, что быть смелым легко, — отозвалась я.
Внезапно на меня накатила дурнота, и я погрузила руки в темную воду, чтобы охладить запястья.
— Через неделю после порки я снова приехал в форт, чтобы встретиться с Рэндоллом, — как бы защищаясь произнес Дугал, как будто ему нужно было чье-то подтверждение, что он сделал все, что мог.
— Мы долго разговаривали, и я даже предложил ему компенсацию...
— Я впечатлена, — пробормотала я, но встретив его пронзительный взгляд, запнулась.
— Нет, я серьезно. Это было благородно с вашей стороны. Хотя, насколько я понимаю, Рэндолл отклонил ваше предложение?
— Да, отклонил. И я до сих пор не знаю почему, хотя я еще не сталкивался с английскими офицерами, которые были бы чересчур щепетильными, когда дело доходило до содержимого их кошельков, да и мундир у капитана недешевый.
— Быть может у него есть другие источники дохода, — предположила я.
— Конечно есть, — подтвердил Дугал, бросив на меня взгляд, — тем не менее…
Он замолчал, но вскоре неторопливо продолжил:
— После разговора с Рэндоллом, я пошел туда, куда должны были привести Джейми, чтобы быть рядом, хотя уже ничем не мог ему помочь. Бедный парень. В этот раз он был единственным заключенным, которого должны были пороть. Было холодное октябрьское утро. Охранники вывели его сразу после рассвета, предварительно сняв с него рубашку.
Он был едва живой от ужасающих рассечений, — продолжал Дугал — хотя шел сам, напрочь отказавшись от помощи охранников. Его трясло и от холода, и от нервов, мурашки густо покрыли его руки и грудь, но на лице выступил пот.
Спустя несколько минут вышел Рэндолл с плетью под мышкой. Свинцовые грузики на ее концах, ударяясь друг об друга, тихо пощелкивали в такт его шагам. Он хладнокровно оглядел Джейми и жестом показал сержант-майору повернуть заключенного к нему спиной.
Дугал поморщился.
— Зрелище было поистине удручающим: все еще свежее, только-только начавшее подживать, рубцы стали черными, и все это на фоне кожи желтого цвета с расплывшимися синяками. От одной только мысли, что сейчас на эту истерзанную спину опустится плеть, я содрогнулся, как и большинство присутствующих.
А Рэндолл повернулся к сержант-майору и говорит: «Отличная работа, сержант Уилкс. Посмотрим, смогу ли я так». Для соблюдения формальности, он вызвал гарнизонного врача, чтобы тот официально подтвердил, что Джейми можно пороть.
Вы видели, как кошка играет с мышкой? — спросил Дугал, — картина была аналогичной. Рэндолл прохаживался вокруг парня, отпуская оскорбительные реплики одну за другой. Джейми стоял, молча, как дуб, не сводя глаз со столба и не обращая внимания на капитана. Парень взялся за локти, пытаясь унять дрожь, и Рэндолл это заметил.
Он сжал губы, а потом и говорит: «Я думал это тот молодой человек, который только на прошлой неделе кричал, что не боится умереть. Разве тот, кто не боится умереть, побоится всего нескольких ударов плетью?», и ткнул рукоятью плети в живот Джейми. А тот посмотрел в глаза Рэндолла и отвечает ему: «Нет, не побоюсь, но боюсь, что замерзну еще до того, как вы закончите говорить».
Дугал вздохнул.
— Мда. Конечно, его речь была смелой, но в тот момент чертовски опрометчивой. Так вот, пороть человека — занятие не из приятных, но есть ухищрения, применяя которые провинившегося порют с изощренной жестокостью. Например, наносят удар сбоку, чтобы рассечь плоть глубже или, делая шаг вперед, сильно бьют по почкам.
Он покачал головой и добавил:
— Все это чудовищно.
Он нахмурился и, тщательно подбирая слова, неспешно заговорил.
— Лицо Рэндолла выражало, я бы сказал, вожделение, оно вроде как осветилось, и выглядело так, каким бывает когда мужчина смотрит на девушку, в которую влюблен, если вы меня понимаете. Он выглядел так, будто делал с Джейми что-то гораздо худшее, чем просто заживо сдирал с него кожу. К пятнадцатому удару по ногам парня текла кровь, а по лицу — слезы смешанные с потом.
Я покачнулась и потянулась рукой к каменному обрамлению источника.
— Ну, — резко сказал он, уловив выражение моего лица, — больше я ничего не скажу, кроме того, что Джейми это пережил. Когда капрал развязал ему руки, он едва не упал, но капрал и сержант-майор подхватили его под руки и немного поддержали, пока он не смог держаться на ногах. Его трясло сильнее, чем когда-либо от шока или холода, но голову он держал высоко, а глаза у него горели. Я видел это с двадцати футов. Пока он с помощью капрала и сержант-майора сходил с помоста, оставляя за собой кровавые следы, он впился глазами в Рэндолла. Казалось, что Рэндолл — единственное, что удерживает его на ногах. Лицо Рэндолла было почти таким же белым, как у Джейми, его глаза были прикованы к парню. Было похоже на то, что если кто-то из них отведет взгляд, второй тотчас упадет.
Взгляд Дугала стал неподвижным. Скорее всего, эта жуткая сцена вновь встала у него перед глазами.
На небольшой поляне у водоема было тихо, только от слабых порывов ветра шелестели листья рябины. Закрыв глаза, какое-то время я слушала этот шелест.
— Зачем? — не открывая глаз, наконец, спросила я, — зачем вы все это мне рассказали?
Когда я их открыла, то увидела, что Дугал внимательно за мной наблюдает. Окунув рук в прохладную воду, я смочила виски.
— Подумал, что мой рассказ может быть вам полезен для понимания характера человека.
— Рэндолла? — невесело хохотнула я, — спасибо, мне не нужны никакие дополнительные и очевидные черты его характера.
— Рэндолла, — подтвердил Дугал, — и Джейми тоже.
Посмотрев на него, я вдруг смутилась.
— Видите ли, у меня предписание, — иронично подчеркнул он последнее слово, — от «милого капитана».
— Предписание сделать что? — спросила я с возрастающей тревогой.
— Доставить английскую подданную по имени Клэр Бичем в форт Уильяма в понедельник, восемнадцатого июня. Для допроса.
Должно быть я побелела, потому что он вскочил и подошел ко мне.
— Опустите голову между колен, девушка, — наставлял он, надавливая на мою шею сзади, — и держите так, пока не пройдет дурнота.
— Я знаю, что делать, — раздраженно ответила я, тем не менее выполняя его наставления.
Закрыв глаза, я почувствовала, что кровь, отлившая от лица вновь запульсировала в висках. Холодный и липкий пот выступивший на лице и за ушами начал исчезать, хотя руки продолжали оставаться ледяными. Сосредоточившись на выравнивании дыхания, я начала считать: один, два, три, четыре — на вдохе и один, два — на выдохе, и снова — один, два, три, четыре…
Наконец, я села, чувствуя, что более-менее пришла в себя. Дугал снова занял свое место на каменном обрамлении и терпеливо ждал, пока я окончательно приду в себя, на всякий случай контролируя, чтобы я навзничь не свалилась в источник.
— Из этой ситуации есть выход, — резко произнес он, — на мой взгляд, единственный.
— Какой? — проронила я, пытаясь слабо улыбнуться.
— Что ж, отлично.
Сев рядом и наклонившись, он принялся объяснять:
— Рэндолл имеет право вызвать вас на допрос, поскольку вы — подданная английской короны. В таком случае, мы должны изменить ваше подданство.
Я смотрела на него и ничего не понимала.
— Что вы имеете в виду? Вы ведь тоже подданный короны. Каким образом вы изменили бы свое подданство?
— Шотландское и английское право очень похожи, — нахмурившись, сказал он, — но у них есть различия. Английский офицер не может заставить шотландца явиться к нему, если у него нет неоспоримых доказательств совершенного им преступления или оснований для серьезных подозрений. Но даже на основании подозрений, он не может вывезти шотландца за пределы клановых земель без разрешения его лэрда.
— Вы говорили с Нэдом Гоуэном? — спросила я, вновь почувствовав легкое головокружение.
Дугал кивнул.
— Да, говорил. Видите ли, я предполагал, что до этого дойдет. И Нэд думал так же. Единственный способ, благодаря которому я могу по закону отказаться выдать вас Рэндоллу, — это превратить вас из англичанки в шотландку.
— В шотландку? — переспросила я.
И мое ошеломление быстро сменилось ужасным подозрением, которое подтвердили его последующие слова.
— Да, — кивнув, сказал он, глядя на выражение моего лица, — вы должны выйти замуж за шотландца. За молодого Джейми.
— Но я не могу это сделать!
— Ну, — нахмурившись, он задумался, — тогда вместо него, вы могли бы выйти за Руперта. Он вдовец и арендует небольшую ферму. Тем не менее он намного старше и…
— И за Руперта я тоже не хочу выходить замуж! Это... самый абсурдный...
Мне не хватало слов. В смятении вскочив, я обошла поляну. Упавшие ягоды рябины хрустели у меня под ногами.
— Джейми — хороший парень, — убеждал Дугал, не вставая с места, — правда, сейчас у него не так уж много собственности, но это сейчас, зато он отзывчивый. Он не был бы суров с вами. К тому же он прекрасный воин, и у него есть веские причины ненавидеть Рэндолла. Нет, выходите за него, и он будет защищать вас до последнего вздоха.
— Но... но я ни за кого не могу выйти замуж! — воскликнула я.
Взгляд Дугала внезапно стал колким.
— Почему не можете, девушка? Разве ваш муж жив?
— Нет. Просто это... это нелепо! Так замуж не выходят!
Когда я сказала «нет», Дугал успокоился. Взглянув на солнце, он поднялся, собираясь уходить.

— Лучше пошевелитесь, девушка. Есть дело, которым нам нужно будет заняться. Должно быть особое разрешение, — пробормотал он, будто про себя, — но Нэд с этим справится.
Продолжая бормотать, он взял меня за руку, но я ее выдернула.
— Я ни за кого не выйду замуж, — твердо заявила я.
Казалось мои слова его не обеспокоили. Он приподнял брови и спросил:
— Хотите, чтобы я отвез вас к Рэндоллу?
— Нет!
И тут кое-что пришло мне в голову.
— Значит, вы поверили, что я не английская шпионка?
— Теперь поверил, — ответил он, подчеркивая каждое слово.
— Почему только теперь, а не раньше?
Он кивнул на источник и на истертую фигуру вырезанную в камне. Должно быть ей было сотни лет. Она была намного старше гигантской рябины затенявшей водоем и ронявшей в его темную воду белые цветы.
— Это — источник Святого Ниниана. Вы напились из него, прежде чем я задал вам вопрос.
Я была в полностью сбита с толку.
— А какое отношение имеет источник к тому, что вы поверили?
Сначала Дугал удивился, но вскоре его губы изогнулись в улыбке.
— А вы не знаете? Его еще называют источником лжецов. Вода в нем пахнет чадом преисподней. Кто из него напьется и скажет неправду, у того глотка сгорит.
—Понятно, — процедила я сквозь зубы, — что ж, моя глотка в целости, так что можете мне верить, что я ни английская, ни французская шпионка. И кое в чем еще можете мне поверить, Дугал МакКензи: я ни за кого не выйду замуж!
Он даже не слушал, а уже пробился сквозь кусты, закрывающие источник. Лишь по покачивающей ветке дуба было видно, где он прошел. Кипя от возмущения, я последовала за ним.


На обратном пути в гостиницу я долго и категорично оспаривала свое замужество. В конце концов, Дугал посоветовал мне не тратить понапрасну слов и охладить свой пыл, после чего мы ехали молча.
Добравшись до гостиницы, я отшвырнула поводья и протопала наверх в убежище своей комнате.
Сама идея моего замужеством была не только возмутительна, она была немыслима. Я мерила шагами узкую комнату, все больше и больше ощущая себя крысой загнанной в ловушку. Почему, черт возьми, раньше у меня не хватило смелости рискнуть и незаметно ускользнуть от шотландцев?
Я села на кровать и попыталась все хладнокровно обдумать. Если рассматривать идею моего замужества с позиции Дугала, то несомненно в ней есть определенные достоинства. Потому что, если Дугал без законных на то оснований наотрез откажется передать меня Рэндаллу, капитан запросто попытается увезти меня силой. И независимо от того, поверил мне Дугал или нет, вряд ли он, по понятным причинам, захочет ради меня вступить в схватку с большим отрядом драгун.
А если рассуждать хладнокровно, то при осуществлении его идеи у меня появились бы кое-какие возможности. Если я выйду замуж за шотландца, то, скорее всего, за мной перестанут следить и перестанут меня караулить, а когда наступит удобный момент, мне будет намного проще ускользнуть. Ну, а если моим мужем будет Джейми, а, очевидно, я ему нравлюсь, то зная Хайлэнд, как свои пять пальцев, он, возможно, повезет меня к Крэг-на-Дуну или, по крайней мере, в нужном направление. Да, вполне вероятно, что брак для меня — лучшее средство для достижения цели.
При том, что рассуждала я хладнокровно, сама я была далеко не хладнокровной. Внутри меня бушевали ярость и смятение. Я не могла стоять на месте, а расхаживала по комнатке в поисках выхода и кипела от злости. Любого. Через час мое лицо покраснело, в голове пульсировало. Я встала и, распахнув ставни, высунула голову в окно, подставив ее прохладному ветерку.
Неожиданно сзади меня раздался властный стук в дверь. Едва я втянула голову, как в комнату вошел Дугал. Он нес, как поднос стопку плотной бумаги. За ним следовал Руперт, а безупречно одетый Нэд Гоуэн замыкал шествие, как королевский шталмейстер.

(Шталмейстер  — главный конюший, возглавлял 3-ий департамент королевского двора. Отвечал, главным образом, за содержание придворной конюшни и псарни. По своему статусу считался третьим должностным лицом королевского двора и входил в состав Тайного совета. Во время торжественных церемоний следовал непосредственно за монархом, поддерживая его шлейф или ведя на поводу его лошадь. Например, конюшим герцога Алансонского/Анжуйского был граф де Бюсси, герой романа А. Дюма «Графиня де Монсоро».)

— Прошу вас, входите, — учтиво пригласила я.
Не обращая, как обычно, на меня внимания, Дугал снял ночной горшок с его местообиталища на столе и чинно разложил веером листы бумаги на шероховатой дубовой поверхности.
— Все готово, — оповестил он с гордостью человека доведшего сложно выполнимый замысел до успешного завершения, — Нэд составил бумаги. К слову сказать, нет лучшего адвоката, пока он на вашей стороне, а, Нэд?
Все мужчины рассмеялись. Очевидно, у них было хорошее настроение.
— Было не очень сложно, знаете ли, — скромно заметил Нэд, — это всего лишь простой контракт.
Перелистывая страницы указательным пальцем, он вдруг остановился, будто что-то вспомнив, и наморщил лоб.
— У вас нет собственности во Франции? — обеспокоенно спросил он, глядя на меня поверх очков-половинок, которыми пользовался во время чтения и письма.
Я покачала головой, и он, успокоившись, собрал бумаги в стопку, аккуратно подправив края.
— Тогда все. Вам нужно будет только расписаться здесь, внизу, а Дугал и Руперт распишутся, как свидетели.
Адвокат поставил на стол принесенную чернильницу, и, вынув из кармана чистое перо, чинно подал его мне.
— Что это? — спросила я.
Вопрос был риторический, поскольку на первой странице стопки во всю ширину листа каллиграфическим почерком, буквами высотой в два дюйма было четко написано черным по белому «Брачный контракт»
В ответ на мое демонстративное упорство, Дугал подавил нетерпеливый вздох.
— Вы прекрасно знаете, что это, — резко произнес он, — и если у вас нет другой блестящей идеи, как держаться подальше от рук Рэндолла, подписывайте и покончим с этим. У нас мало времени.
Другой блестящей идеи у меня не было, несмотря на то, что в течение часа я пыталась решить эту проблему. По правде говоря, мне стало казаться, что чтобы я ни придумала, стараясь изо всех сил, невероятная идея Дугала все равно была лучшей.
— Но я не хочу выходить замуж! — упорно повторила я.
Кроме того, мне пришло в голову, что вступление в брак подразумевает не только мое согласие. Мне вспомнилась девушка со светлыми волосами целующаяся с Джейми в алькове замка.
— А может Джейми не хочет на мне жениться! — заявила я, — ну и что вы на это скажете?
Дугал махнул рукой.
— Джейми — солдат, и будет делать то, что ему скажут. Так же, как и вы, — многозначительно произнес он, — если, конечно, вы не предпочтете английскую тюрьму.
Тяжело вздохнув, я посмотрела на него. С тех пор, как мы спешно покинули штаб Рэндолла, мне было тревожно, и теперь, столкнувшись с выбором между черным и белым, как бы то ни было, но мне стало еще тревожней.
— Я хочу с ним поговорить, — резко произнесла я.
Брови Дугала взлетели.
— С Джейми? Зачем?
— Зачем? Потому, что вы заставляете меня выйти за него замуж, о чем, насколько я понимаю, вы даже не сказали ему!
Очевидно, для Дугала наш разговор был сейчас некстати, поскольку он забеспокоился, но, в конце концов, он уступил и в сопровождении своих помощников пошел вниз, в бар, чтобы вызвать Джейми.
Вскоре появился Джейми. Он выглядел сбитым с толку.
— Вы знаете, что Дугал хочет, чтобы мы поженились? — прямо спросила я.
Выражение его лица прояснилось.
— Да. Я это знаю.
— Но, разве, — сказала я, — у такого молодого человека, как вы нет никого , кто бы вам ...э... нравился?
Мгновение он недоуменно смотрел на меня, но потом до него дошло.
— Вы спрашиваете не обещал ли я кому-то, что женюсь? Нет. В браке со мной девушку ожидают скромные перспективы.
Как будто чувствуя, что его слова могут звучать оскорбительно, он поспешно добавил:
— Я имею в виду, что у меня нет собственности, да и живу я на солдатское жалование.
Нерешительно посмотрев на меня, он потер подбородок.
— Кроме того есть небольшая проблема — за мою голову назначена награда. Ни один отец не захочет, чтобы его дочь вышла замуж за человека, которого в любой момент могут арестовать и повесить. Об этом вы подумали?
Я махнула рукой. По сравнению с самой чудовищной идеей, объявление его вне закона не стоило внимания. У меня оставалась последняя попытка.
— Вас не смущает, что я не девственница?
Прежде, чем ответить, он ненадолго задумался.
— Да,... нет, — неспешно произнес он, — если вас не смущает, что я девственник.
Увидев мою отвисшую челюсть, он ухмыльнулся и отступил к двери.
— В таком случае один из нас знает, что делать, — заметил он.
Дверь за ним тихо закрылась. Очевидно, ухаживания закончились.


Документы были подписаны, и я, с осторожностью спустившись по крутой лестнице в бар, подошла к стойке.
— Виски, — сказала я стоящему за стойкой старому, помятому существу.
Он с вызовом глянул на меня, но Дугал кивнул, и он дал мне бутылку и стакан. Стакан был из толстого зеленоватого стекла, не слишком чистый, со сколотым верхним краем, но это была емкость, в которую можно было налить и выпить виски, а все остальное потеряло для меня свою значимость.
После того, как выпитый виски перестал обжигать горло, меня охватило обманчивое спокойствие. Появилось чувство отрешенности, и мое внимание привлекли выдвинувшиеся на первый план окружающие меня предметы: небольшой витраж над стойкой, отбрасывающий разноцветные тени на разбойничьего вида хозяина и его товары, изогнутая ручка ковша с медным дном, висящего на стене рядом со мной, зеленая муха, барахтающаяся на краю липкой лужицы на столе. С неким сочувствием я вытолкнула ее из опасной лужи нижним краем стакана.
Из отрешенности меня вывело общение на повышенных тонах, доносящееся из-за закрытой двери на противоположном конце бара. После завершения дел со мной, Дугал исчез за этой дверью, по-видимому, чтобы подтвердить договоренности с другой стороной, подписавшей контракт. Судя по звукам доносившимся из-за этой двери, мой предполагаемый жених возмущался, отчего я получала удовольствие, хотя мне он не высказывал никаких возражений. Должно быть, не хотел меня обидеть.
— Стой на своем, парень, — пробормотала я и сделала очередной глоток.
Спустя какое-то время, я смутно осознавала, как кто-то, одной рукой крепко удерживая мой локоть, другой рукой с трудом разжимает мне пальцы, отбирая зеленоватый стакан.
— Господи, да она пьяна, как старая карга в своей хибарке, — произнес чей-то голос мне прямо в ухо.
Голос был неприятный, скрежещущий, и мне пришло в голову, что обладатель такого голоса должно быть ел наждачную бумагу. От этой мысли я тихонько хихикнула.
— Уймись, женщина! — неприятно проскрежетал голос.
Голос зазвучал тише, когда его обладатель, видимо, отвернулся, чтобы поговорить с кем-то другим.
— Пьяная, как лэрд, а скрипит, как попугай... А что ты ожидал…
Его прервал другой голос, но понять, что он сказал, я не могла. Слова звучали невнятно и были неотличимы друг от друга. Это был приятный, низкий и какой-то успокаивающий голос. Он приблизился и мне удалось разобрать несколько слов. Я попыталась сосредоточиться, чтобы понять их смысл, но снова отвлеклась.
Муха вернулась в лужицу и, барахтаясь в середине, безнадежно увязла. Свет от витража упал на нее, отчего ее зеленое тугое брюшко заискрилось. Мой взгляд сосредоточился на крошечном зеленом пятнышке. Казалось, оно пульсировало тогда, когда, пытаясь выбраться из лужицы, барахталась муха.
— Дружище… у тебя нет шансов, — проронила я, и искры погасли.

БРАК ЗАКЛЮЧЕН
Проснувшись, я увидела над собой балки низкого потолка. Сама я лежала на кровати укрытая толстым стеганым одеялом аккуратно подоткнутым под подбородком. Похоже, из одежды на мне была только сорочка. Я хотела было сесть, чтобы посмотреть, где лежит остальная одежда, но, попробовав сесть, передумала. Расслабившись, я с большой осторожностью легла, закрыла глаза и ухватилась за голову, не давая ей скатиться с подушки и поскакать по полу.
Спустя какое-то время меня разбудил звук открывающейся двери. Я осторожно приоткрыла один глаз. Расплывчатые очертания сформировались в фигуру хмурого Мурты, стоящего у изножья кровати и неодобрительно уставившегося на меня. Закрыв глаз, я услышала приглушенный шотландский звук, по-видимому, означающий потрясающее отвращение, но когда я снова его открыла Мурты уже не было.
К счастью, я снова погрузилось в забытье, и, когда дверь снова открылась, я увидела женщину средних лет с тазом и кувшином, которую приняла за жену хозяина гостиницы. Она проворно устремилась в комнату и открыла ставни с таким грохотом, который отразился в моей голове звуком столкновения танков. Сама она подошла к кровати, как танковое подразделение, вырвала одеяло из моих ослабевших рук и, отбросив его в сторону, оставила меня обнаженной дрожать от холода.
— Идемте, дорогая, — позвала она, — мы вас сейчас подготовим.
Подложив дюжую руку мне под плечи, она приподняла меня и усадила. Одной рукой я схватилась за голову, другую прижала к месту, где находился желудок.
— Подготовите? — переспросила я, ощутив, будто мой рот заполнен гнилым мхом.
— Ну да, — принявшись энергично мыть мне лицо, ответила она, — вы же не хотите пропустить собственную свадьбу?
— Хочу, — отозвалась я.
Но она меня уже не слушала, а бесцеремонно сняла с меня сорочку и, поставив на середину комнаты, продолжила дальнейшее мытье.
Чуть позже я сидела на кровати полностью одетая, одуревшая и раздраженная, но благодаря стакану портвейна, принесенного мне доброй женщиной, почувствовала, что, портвейн, по крайней мере, придал мне силы. Я не спеша потягивала второй стакан, в то время как женщина расчесывала мои спутанные волосы.
Когда дверь в очередной раз с грохотом распахнуться, я вздрогнула и, вскочив, расплескала портвейн.
— Черт побери, идут один за другим, — со злостью подумала я.
На этот раз пришли Мурта и Нэд Гоуэн. Оба смотрели на меня одинаково осуждающе. Я обменялась взглядом с Нэдом, в то время как Мурта, неспешно обойдя кровать, осмотрел меня со всех сторон. После осмотра он подошел к Нэду и что-то сказал ему так тихо, что я не ничего не расслышала. Бросив на меня безнадежный взгляд, Мурта вышел, закрыв за собой дверь. Вскоре за ним ушел Нэд.
Наконец, к удовольствию женщины, мои волосы были расчесаны, собраны сзади и завязаны узлом на макушке. Сзади выбившиеся локоны свободно падали мне на спину, а спереди спускались с висков. Мне казалось, что туго натянутые волосы сорвут кожу с моей головы, но впечатление от увиденного в поданном ею зеркале, безусловно мне понравилось. Почувствовав себя более похожей на человека, я даже решилась поблагодарить ее за труды. Оставив мне зеркальце, она ушла, заметив, что мне повезло выходить замуж летом, ведь летом много цветов, которыми можно украсить волосы.
— Мы — те, которые на смерть идут, — сообщила я своему отражению в зеркальце, рисуя на зеркальце фейерверк.
После чего я рухнула на кровать и, накрыв лицо влажной тканью, снова уснула.
Мне снился приятный сон — я видела зеленые поля, усеянные полевыми цветами, но осознав, что за рукава меня подергивает не игривый ветерок, а пара чьих-то не слишком нежных рук, я резко села и, не открывая глаз, начала отбиваться.
Открыв глаза, я увидела, что моя комнатка сейчас похожа на станцию метро со стоящими от стенки до стенки людьми. Там стояли Нэд Гоуэн, Мурта, хозяин гостиницы, его жена и долговязый молодой человек, который, оказавшись сыном хозяина гостиницы, держал охапку разнообразных цветов, аромат которых я чувствовала во сне. Еще стояла молодая девушка с круглой плетеной корзинкой, которая улыбнулась мне, продемонстрировав отсутствие нескольких передних зубов.
Эта девушка, как выяснилось, была деревенской швеей нанятой для подгонки моего платья, полученного на время хозяином гостиницы, благодаря его здешним знакомствам. Платье, о котором идет речь, принес Нэд. Оно свисало с его руки, как мертвое животное. Когда его разложили на кровати, оказалось, что платье с декольте из плотного кремового атласа было с отдельным лифом, застегивающимся на дюжины крошечных пуговиц, обтянутых такой же тканью, и с вышитой на каждой золотой геральдической лилией. Декольте и колокольчатые рукава, так же как и вышитая лилиями верхняя юбка из бархата шоколадного цвета, были роскошно отделаны кружевными рюшами. Хозяина гостиницы, принесшего нижние юбки, было почти не видно. Его щетинистые усы едва виднелись над пенными слоями.
Я взглянула на пятно от портвейна на моей серой саржевой юбке, и тщеславие победило. Если я действительно собралась замуж, то не хотела бы выглядеть деревенской «золушкой».
После недолгого периода неистовой активности, когда я стояла, как портновский манекен, а остальные носились вокруг меня, что-то принося, выбирая, критикуя и натыкаясь друг на друга, конечный продукт их усердия, украшенный белыми астрами, с приколотыми к волосам желтыми розами был готов. Однако глубоко под лифом, богато украшенного кружевами у конечного продукта бешено колотилось сердце. И хотя подгонка была сделана небезупречно, и от платья шел сильный запах его предыдущей обладательницы, но плотный атлас, касаясь многослойных нижних юбок, обворожительно шуршал при ходьбе. Я чувствовала, что выгляжу великолепно, а не более-менее привлекательно.
— Вы не заставите меня выйти замуж, — угрожающе прошипела я в спину Мурты, спускаясь вслед за ним по лестнице, хотя и он, и я знали, что мои слова — пустая бравада.
Если бы у меня была сила духа, я бы не поддалась Дугалу, а попытала счастья с англичанами, но сила духа иссякла вместе с закончившимся виски.
Лестница, по которой спускались мы с Муртой оканчивалась в главном баре, где Дугал, Нэд и остальные сидели и выпивали, перебрасываясь шутками с несколькими деревенскими жителями, которые в это послеполуденное время не нашли ничего лучшего, как, ошиваясь в баре, надираться,
Заметив, как я неспешно спускаюсь, Дугал внезапно замолчал. Остальные тоже замолчали, а я, испытывая огромное удовольствие, продолжала спускаться, окутанная благоговейным восхищением. Глубоко посаженные глаза Дугала неспешно осмотрели меня с головы до ног и, вернувшись к моему лицу, он одобрительно кивнул.
Во всяком случае, прошло какое-то время с тех пор, когда мужчины так на меня смотрели, и я в ответ милостиво им кивнула.
После недолгого молчания сидящие в баре начали открыто восхищаться и даже Мурта, слегка улыбнувшись, кивнул, удовлетворенный результатами своих стараний.
— А тебя кто назначил заведующим отделом мод? — неприязненно подумала я.
Тем не менее, я вынуждена была признать, что только благодаря ему, не выхожу замуж в сером платье из саржи.
Выхожу замуж. О, Господи. Временно отвлеченная портвейном и кремовыми кружевами, я ненадолго совершенно выпустила из виду значимость этого события, но внезапное воспоминание о нем подействовало на меня, как удар под дых, и я схватилась за перила.
Однако, окинув взглядом сидящих в баре, я заметила вопиющий недосмотр — моего жениха нигде не было видно. Вдохновленная мыслью, что, возможно, ему удалось бежать через окно и сейчас он уже очень далеко отсюда, я приняла из рук хозяина гостиницы чарку «на посошок» и, выпив ее, последовала за Дугалом во двор.
Нэд и Руперт отправились за лошадьми, Мурта, похоже, пропал в поисках следов Джейми, а Дугал поддерживал меня под руку, якобы для того, чтобы я не споткнулась в своих атласных туфлях, а на самом деле, чтобы предотвратить любые мои попытки в последние минуты вырваться на свободу.
Стоял «теплый» шотландский день, а это означало, что туман был не настолько густым, чтобы перейти в морось, которая могла зарядить в любую минуту. Внезапно дверь гостиницы открылась, и вышло солнце в лице Джеймса. Если я и выглядела потрясающей невестой, то жених был просто великолепен. Рот у меня открылся, да так и замер.
Шотландский горец при полных регалиях — впечатляющее зрелище. Любой горец. Независимо от возраста, внешности и выражения лица. А от стоящего вблизи высокого, стройного, привлекательного, молодого горца — дух захватывает.
Густые, рыжевато-золотистые волосы Джейми расчесанные до ровного блеска касались воротника тонкой батистовой рубашки присборенной спереди, а колокольчатые рукава обшитые на запястье кружевными оборками были под стать ниспадающему от горла каскаду накрахмаленного жабо, украшенному рубиновой булавкой.
Его тартан в яркую малиново-черную клетку пылал среди тартанов МакКензи выполненных в более спокойных зеленовато-белых тонах. Пламенеющая шерсть, закрепленная круглой серебряной брошью, спадала изящной драпировкой с его правого плеча до талии, где была перетянута ремнем с серебряными шипами для меча, а оттуда сбегала мимо точеных голеней в шерстяных чулках и останавливалась чуть-чуть не доходя до серебряных пряжек черных кожаных башмаков. Меч, дирк и спорран из барсучьей шкуры завершали ансамбль.
Ростом более шести футов, широкоплечий, с потрясающими чертами лица он был абсолютно не похож на того неопрятного объездчика лошадей, к внешности которого я привыкла. И он это знал. Изысканно выставив ногу, он с безупречной грацией поклонился мне и, озорно сверкнув глазами тихо сказал:
— Ваш слуга, мэм.
— О, — едва слышно проговорила я.
Дугал никогда не был молчалив, но сейчас он потерял дар речи. Его густые брови сошлись на переносице, лицо залил румянец, казалось, что его, как и меня ошеломил внешний вид Джейми.
— Ты спятил, приятель? — наконец, выговорил он, — а, если кто-то тебя увидит?
Джейми презрительно приподнял бровь.
— Да, ну, дядя. Разве своим видом я кого-то оскорбил? К тому же сегодня день моей свадьбы. Надеюсь, ты не хотел бы, чтобы мне было стыдно перед моей женой? Кроме того, — добавил он со злым блеском в глазах, — вряд ли брак будет законным, если я женюсь не под своим именем. А ты ведь хочешь, чтобы все было законно, не так ли?
С явным усилием Дугал взял себя в руки.
— Если ты закончил, Джейми, давай продолжим начатое, — произнес он.
Но, похоже, Джейми еще не закончил. Не обращая внимание на негодующего Дугала, он вытащил из споррана недлинную нитку белых бус и, шагнув ко мне, застегнул ожерелье на моей шее. Глянув на грудь, я увидела, что ожерелье собрано из небольшого, неровного, необычной формы жемчуга добытого из речных мидий. Жемчужины перемежались с крошечными, ажурными золотыми кружочки, с которых свисали более мелкие жемчужины.
— Это всего лишь шотландский жемчуг, — извиняющимся тоном произнес Джейми, — но на вас он выглядит прекрасно.
Его пальцы на мгновенье задержались на моей шее.
— Но это же жемчуг твоей матери! — сердито глядя на ожерелье, воскликнул Дугал.
— Да, — спокойно согласился Джейми, — а теперь он будет у моей жены. Пошли?


Место, куда мы направлялись, находилось в отдалении от деревни. Наша свадебная процессия выглядела довольно мрачной, поскольку можно было подумать, что жениха и невесту посторонние лица сопровождают, как осужденных в какую-то отдаленную тюрьму. Что касается нашего с Джейми общения, то оно свелось к тому, что Джейми всего лишь тихо извинился за опоздание, объяснив его долгими поисками чистой рубашки и пиджака большого размера, которые ему бы подошли.
— Думаю, эта одежда сына местного эсквайра, — сказал он, прищелкнув по кружевному жабо, — судя по ней, этот сын тот еще щеголь.
Мы спешились и оставили лошадей у подножия невысокого холма. Тропинка протоптанная через вереск повела нас к вершине.
Я слышала, как Дугал, понизив голос спросил у Руперта, когда они привязывали лошадей:
— Вы обо всем договорились?
— Да, — сверкнув зубами сквозь черную бороду, отозвался тот, — правда, уговорить падре было сложновато, но мы показали ему особое разрешение.
И он похлопал по своему мелодично зазвеневшему споррану, намекая на суть этого особого разрешения.
Сквозь морось и туман над вереском показалась церковь. Не веря своим глазам, я увидела двухскатную крышу и необычные многостворчатые небольшие окошки. В последний раз я их видела ярким солнечным утром в день моего бракосочетания с Фрэнком Рэндаллом.
— Нет! — воскликнула я, — только не здесь! Я не могу!
— Шшш, пожалуйста, шшш. Не волнуйтесь, девушка, не волнуйтесь. Все будет в порядке.
Положив мне на плечо свою большую лапу, Дугал издавал успокаивающие шотландские звуки, будто я была норовистой лошадью.
— Вполне естественно, что она немного нервничает, — объяснил он всем.
Твердой рукой он подтолкнул меня в поясницу, подгоняя вверх, но туфли вязли во влажной опавшей листве.

Чтобы я не сбежала, Джейми и Дугал шли вплотную по обе стороны от меня. Их мелькающие пледы так нервировали меня, что я почувствовала подступающую истерику. Примерно двести лет спустя, я, очарованная старинной красотой этой церкви, выходила в ней замуж. В эту пору церковь была возведена недавно, ее доски еще не обрели шарма старины, а я собралась выйти замуж за двадцатитрехлетнего шотландского католика, к тому же девственника, за голову которого назначена награда, и чье...
Внезапно впав в панику, я повернулась к Джейми.
— Я не могу выйти за вас замуж! Я даже не знаю вашу фамилию!
Подняв рыжеватую бровь, он взглянул на меня.
— Ой, моя фамилия Фрэйзер. Джеймс Александр Малкольм МакКензи Фрэйзер.
Он торжественно произнес свою фамилию, четко отделяя каждое имя.
Совершенно обескураженная я произнесла: «Клэр Элизабет Бичем» и по-идиотски протянула руку.
По-видимому, восприняв мой жест как просьбу о поддержке, он взял мою руку и, сунув ее себе под локоть, крепко прижал. Так, с невольно зажатой рукой, шлепая по влажной листве, я поднималась по тропинке к своему бракосочетанию.
Руперт и Мурта ждали нас в церкви, взяв под стражу тощего, молодого священника с красным носом небезосновательно выглядевшего запуганным.
Руперт большим ножом праздно строгал ивовый прутик. Его отложенные при входе в церковь пистолеты с роговыми рукоятками пребывали у него под рукой, поскольку лежали на обрамлении крестильной купели.
Остальные мужчины тоже по обычаю разоружились в церкви, оставив внушительную, смертоносную, ощетинившуюся кучу на задней скамейке. Только Джейми оставил при себе дирк и меч, должно быть, как церемониальные детали одежды.
Мы встали на колени перед деревянным алтарем, Мурта и Дугал заняли места свидетелей, и церемония началась.
За пару сотен лет церемония бракосочетания в католической церкви практически не изменилась, и слова связывающие меня со стоящим рядом рыжеволосым молодым незнакомцем были такими же, как освятившие мое бракосочетании с Фрэнком. Я чувствовала себя холодной, опустошенной оболочкой. Слова заикающегося молодого священника, отдавались эхом где-то в глубине у меня под ложечкой.
Когда пришло время давать обеты, я машинально встала, тупо, словно завороженная наблюдая, как мои холодные пальцы исчезают в крепко сжимающей их руке жениха. Ощутив его пальцы такими же холодными, как и мои, мне впервые пришло в голову, что несмотря на его внешнее хладнокровие, похоже, он нервничал не меньше меня.
До этого времени я избегала смотреть на него, но теперь, подняв глаза, я увидела, что он смотрит на меня. Его белое лицо было намерено бесстрастным и выглядело так же, как когда я перевязывала ему раненое плечо. Я попыталась ему улыбнуться, но уголки рта невольно задрожали. Заметив это, он крепче сжал мои пальцы, и у меня появилось ощущение, что мы поддерживаем друг друга. Если один из нас отпустит другого или отведет глаза — мы оба упадем. Как ни странно, но такое ощущение немного обнадеживало. Чтобы там ни было, но, по крайней мере, нас было двое.
— Я беру тебя, Клэр, в жены…
Он произносил обет обычным голосом, но его рука дрожала, и я сильнее сжала его пальцы. Наши и так сжатые пальцы, сжались, как доски в тисках.
— ...любить, уважать и защищать... и в радости, и в горе...
Слова доносились, будто издалека. Кровь отлила от головы. Лиф на косточках был адски тесен, и хотя мне было холодно, но по бокам стекал пот. И все же я надеялась, что не свалюсь в обмороке.
Высоко в стене сбоку от алтаря располагалось небольшое витражное окно с грубоватым изображением Иоанна Крестителя в медвежьей шкуре. Зеленые и синие блики растеклись по моему рукаву, напомнив мне зал таверны, и мне страстно захотелось выпить.
Пришел мой черед. Я начала говорить слегка заикаясь, и от этого злилась сама на себя.
— Я беру т-тебя, Джеймс…
Я выпрямилась. Джейми достойно справился со своей частью церемонии, и я попытаюсь справиться не хуже.
— ... чтобы с этого дня быть всегда рядом... — мой голос окреп, — пока смерь не разлучит нас.
Мои слова прозвучали в тихой церкви с поразительной завершенностью. Все замерло, как остановившийся кадр киноленты. И тут священник попросил кольцо.
Внезапно поднялась суматоха, и я мельком увидела ошеломленное лицо Мурты. Едва я успела сообразить, что кто-то забыл захватить кольцо в церковь, как Джейми, отпустив мою руку, принялся снимать кольцо со своего пальца, на что ушло немало времени.
Кольцо надетое Фрэнком, я продолжала носить на левой руке. Пальцы моей правой луки выглядели оледеневшими. В лужице синего цвета они казались бледными и застывшими, когда на безымянный палец опустилось большое металлическое кольцо. Оно болталось на пальце и соскользнуло бы, если бы Джейми не сложил мои пальцы в кулак, обхватив кулак своей рукой.
Снова что-то забормотал священник, и Джейми наклонился меня поцеловать. Было понятно, что он собирается лишь церемонно прикоснуться губами, но его губы оказались мягкими и теплыми, и я инстинктивно прижалась к нему. Я смутно слышала поощряемые крики и возгласы восторга шотландцев, поскольку ничего не замечала, кроме ощущения окутывающего надежного тепла и обретенного приюта.
Мы отстранились друг от друга, почувствовав себя чуть более уверенными, и нервно улыбнулись. Я видела, что Дугал вытащил из ножен дирк Джейми, и не могла понять для чего ему вдруг понадобился чужой дирк. Тем временем Джейми, глядя на меня, протянул правую руку Дугалу ладонью вверх. Я ахнула, когда кончик дирка глубоко надрезал его запястье, оставив темную полоску выступающей крови. Не успела я отдернуть свою руку, как ее схватил Дугал, и я почувствовала жгучее прикосновение лезвия. Затем он прижал мое запястье к запястью Джейми, обвязав их полоской белого полотна.
Должно быть, я слегка пошатнулась, потому что Джейми подхватил меня за локоть свободной левой рукой.
— Продержись еще чуть-чуть, девочка, — тихо попросил он, — осталось совсем немного. Повторяй  за мной.
Надо было повторить два-три коротких предложения на гэльском, которые ничего для меня ничего не означали, но я послушно повторила их вслед за Джейми, запинаясь на скользящих гласных. Затем полотно сняли, ранки начисто промокнули, и мы стали мужем и женой.
Спускаясь по тропинке после церемонии все расслабились и были в радостном настроении. Со стороны могло показаться, что идет навеселе небольшая компания приглашенных на свадьбу, состоящая, кроме новобрачной, исключительно из мужчин.
Мы были почти у подножия холма, когда пустой желудок, остатки похмелья и накопившиеся за день стрессы все же меня одолели. Очнувшись, я увидела, что лежу на влажных листья, и моя голова покоится на коленях моего нового мужа. Он опустил руку с влажной тканью, которой вытирал мне лицо.
— Неужели я такой плохой?
Он усмехнулся, но в его взгляде была такая неуверенность, которая, несмотря ни на что, невероятно тронула меня. В ответ я слабо улыбнулась.
— Дело не в тебе, — заверила я его, — просто... не помню, чтобы я что-то ела, кроме вчерашнего завтрака и, кроме того, боюсь, что многовато выпила.
Его губы дернулись.
— Да, об этом я слышал. Что касается еды, то это я могу исправить. Как я уже говорил, мне нечего предложить жене, но обещаю, что голодной ты не будешь.
Он улыбнулся и указательным пальцем несмело столкнул упавший локон с моего лица.
Начав садиться, я поморщилась от легкого жжения в запястье, совсем забыв о заключительной части церемонии. Из-за моего падения края пореза, разумеется, разошлись. Взяв у Джейми ткань, я неловко обернула ею запястье.
— А я думал, что причина обморока — неожиданный порез, — сказал он, наблюдая за мной, — мне следовало предупредить тебя об этом обряде, но я не подумал, что ты о нем не знаешь и подобного не ожидаешь, пока не увидел твое лицо.
— А что, это за обряд? — спросила я, пытаясь заправить концы ткани.
— Это — здешний, несколько языческий, обычный обет на крови. Обряд совершают сразу же после обычной церемонии бракосочетания. Некоторые священники не разрешают совершать его, но думаю, что этот разрешил бы все что угодно. Он выглядел почти таким же напуганным, каким я себя чувствовал, — улыбаясь сказал он.
— Обет на крови? Но что означают слова обета?
Джейми взял мою правую руку и осторожно заправил оставшийся конец импровизированной повязки.
— Они более-менее рифмуются, если произносить их на английском. И он произнес:

Ты — кровь от крови моей и кость от кости моей,
Я отдаю тебе тело, чтобы двое мы стали одним,
Я отдаю тебе душу до конца наших дней.

Он пожал плечами.
— Обет звучит примерно так же, как обычные обеты при бракосочетании, только несколько... э ...проще.
Я посмотрела на свое перевязанное запястье.
— Да. Можно сказать и так.
Я осмотрелась. На тропинке под осиной, мы были одни. Круглые, опавшие, влажные листья, отсвечивали, как ржавые монеты. Было необыкновенно тихо, за исключением время от времени нарушающих тишину капель, шлепающихся с деревьев на опавшую листву.
— А где остальные? Вернулись в гостиницу?
Джейми поморщился.
— Нет. Я попросил их уйти, чтоб я мог присматривать за тобой, но они нас будут ждать, только вон там.
И он на манер здешних жителей, указал подбородком туда, где нас ждали.
— Они не поверят нам, когда мы останемся наедине, пока все официально не завершится.
— А разве официально бракосочетание не состоялось? — не понимая, спросила я, — разве официально мы не женаты?
Судя по его внешнему виду, казалось, что он смущен. Отвернувшись в сторону он намеренно делал вид, что стряхивает упавшие листья со своего килта.
— Мммфм. Да, верно, мы — женаты. Но, знаешь ли, брак не имеет юридической силы, пока он не будет завершен.
И пылающий румянец начал медленно подниматься от кружевного жабо вверх по шее.
— Мммфм, — протянула я, — давай пойдем и поищем чего-нибудь поесть.

ОТКРОВЕНИЯ БРАЧНОГО ЧЕРТОГА
В гостинице уже был накрыт скромный свадебный стол, на котором стояли вино, свежий хлеб и ростбиф.
Когда я, собираясь подняться в комнату, чтобы освежиться перед едой, подошла к лестнице, Дугал придержал меня, взяв за руку.
— Я хочу, чтобы ваш брак был подтвержден, — твердо сказал Дугал, намекая на осуществление брачных отношений, — чтобы ни у кого не возникло никаких сомнений в том, что ваш союз состоялся не только юридически, и чтобы ни у кого не было шансов его аннулировать, иначе мы все рискуем головами.

(Отсутствие фактических брачных отношений в Европе традиционно учитывалось церковью как уважительная причина для признания брака недействительным.)

— Кажется, по отношению ко мне вы делаете все, чтобы риск оправдался, — раздраженно заметила я.
Дугал крепко шлепнул меня по попе.
— Вы об этом не думайте, а просто выполните свои обязанности.
Он критически осмотрел меня, как будто оценивал мою способность подходяще исполнить свою роль.
— Я знал отца Джейми. Если парень пошел в него, у вас вообще не будет проблем. Эй, Джейми! — окликнул он, поспешно пересекая комнату навстречу Джейми, который только вернулся из конюшни, куда отвел лошадей.
Судя по лицу Джейми, он тоже получил соответствующие указания.


— Как, во имя Господа, все это случилось? — чуть позже спрашивала я себя, — шесть недель назад на шотландском холме я просто собирала полевые цветы, чтобы принести их домой, где меня ждал муж. А сейчас я сижу в комнате сельской гостиницы, ожидая абсолютно другого, едва знакомого мне мужа, подвергая риску свою жизнь и свободу в случае невыполнения супружеских обязанностей.
Так с ужасом думала я, сидя в оцепенении на кровати в одолженном наряде, когда тяжелая дверь в комнату, слабо скрипнув, открылась и закрылась.
Прислонившись к двери, Джейми смотрел на меня. Судя по нему и моему ощущению смущение у нас обоих только усилилось. Наконец, молчание нарушил Джейми.
— Ты не должна меня бояться, — тихо произнес он, — я не собирался на тебя набрасываться.
Я непроизвольно рассмеялась.
— Я и не думала, что ты бы так поступил.
По правде говоря, я не думала что он прикоснется ко мне, пока я сама его к этому не подвигну, но, по большому счету, вскоре мне придется побудить его выполнить нечто большее, чем прикосновения.
Я с сомнение посмотрела на него. Я полагала, что было бы сложнее, если бы он был непривлекательным. В реальности вышло наоборот.
Дело в том, что более восьми лет я спала только с Фрэнком. А этот молодой человек, судя по его собственному признанию, был совершенно неопытен. Но я никогда и никого не лишала девственности. Даже, если отбросить мои возражения против всей этой затеи и посмотреть на ситуацию исключительно с практической точки зрения, как, черт побери, мы должны были начать? Если и дальше так будет продолжаться, мы еще три-четыре дня будем здесь находиться, уставившись друг на друга. Прочистив горло, я похлопала по месту рядом с собой.
— Присесть не хочешь?
— Хочу.
Двигаясь как большой кот, он пересек комнату. Но вместо того, чтобы сесть рядом, он переставил стул и сел напротив. Несколько неуверенно он протянул руки и, взяв мои, обхватил их ладонями. Его руки с короткими пальцами слегка покрытыми с внешней стороны рыжеватыми волосками были большими и очень теплыми. Почувствовав от его прикосновения легкий шок, мне пришел на ум отрывок из Ветхого Завета: «Ибо кожа Иакова была гладкая, а брат его Исав был волосат». Пальцы Фрэнка были длинными и тонкими, почти безволосыми, выглядели они аристократически. Мне всегда нравилось наблюдать за ними, когда он читал лекции.
— Расскажи мне о своем муже, — будто прочитав мои мысли, попросил Джейми.
Я была настолько потрясена, что чуть не выдернула руки.
— О ком?
— Послушай, девочка. У нас есть три или четыре дня, которые мы проведем вместе. Я не буду притворяться, что знаю все, что нужно знать, но я прожил большую часть своей жизни на ферме, и, если люди не очень отличаются от животных, то то, что мы должны сделать не займет много времени. Следовательно, у нас найдется немного времени, чтобы поговорить и перестать бояться друг друга.
От такой честной оценки сложившейся ситуации, я немного расслабилась.
— Ты меня боишься?
Боящимся он не выглядел, но, возможно, нервничал. И хотя он не был робким шестнадцатилетним пареньком, но близость с женщиной он должен был испытать впервые. Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся.
— Да, боюсь. Думаю, что боюсь больше, чем ты, поэтому и держу тебя за руки, чтобы мои не тряслись.
Я этому не поверила, но в знак понимания крепко сжала его руки.
— Твое предложение вполне уместно. Общаться становится немного легче, когда мы соприкасаемся. Но почему ты спросил о моем муже?
Наверное, я бы сочла дикостью, если бы он захотел, чтобы я рассказала ему о наших сексуальных отношениях с Фрэнком, чтобы узнать, что я жду от него.
— Я знал, что ты будешь думать о нем. Вряд ли при сложившейся ситуации ты о нем не думала бы. Но мне бы не хотелось, чтобы когда-нибудь ты почувствовала, что не можешь говорить о нем со мной. Даже если сейчас я твой муж — хотя для меня эти слова звучат более, чем странно, — будет неправильным, если по какой бы то ни было причине ты должна будешь его забыть или должна будешь попытаться это сделать. Если ты любила его, то должно быть он был хорошим человеком.
— Да, он... был.
Голос мой задрожал, и Джейми большими пальцами стал поглаживать тыльную сторону моих рук.
— Тогда я, приложу все усилия, служа его жене, тем самым почитая его душу.
И, приподняв мои руки, он церемонно поцеловали каждую.
Я прочистила горло.
— Великолепно сказано, Джейми.
Он неожиданно усмехнулся.
— Разумеется. Я придумал эту речь, пока Дугал произносил внизу тосты.
Я глубоко вздохнула.
— У меня есть вопросы — сообщила я.
Пряча улыбку, он опустил голову.
— Полагаю, что есть, — согласился он, — думаю, что при создавшихся обстоятельствах, ты вправе удовлетворить свое любопытство. Так что же тебя интересует?
Внезапно он поднял голову. В свете лампы его синие глаза озорно блеснули.
— Почему я до сих пор девственник?
— Э-э...должна сказать, что в общем-то это твое личное дело, — пробормотала я.
Мне показалось, что в комнате вдруг стало очень жарко, и, высвободив руку, я нащупывала карман, чтобы достать носовой платок. В кармане мне под руку попалось что-то твердое.
— Ой, я забыла! Я же не отдала тебе твое кольцо.
Вынув кольцо, я отдала его Джейми. Это было массивное, золотое кольцо с рубином кабошоном. Но он не надел его, а открыл спорран, собираясь опустить его вовнутрь.

(Кабошон (от фр. caboche — голова) — способ обработки драгоценного или полудрагоценного камня, при котором он приобретает гладкую выпуклую отполированную поверхность без граней. Как правило, форма отшлифованного кабошона овальная или шаровидная, но одна его сторона — плоская.)

— Это обручальное кольцо моего отца, — объяснил он, — обычно я не ношу его, но сегодня я... я хотел оказать тебе честь и выглядеть, как можно лучше.
Признавшись, он слегка покраснел и принялся возиться с застежкой споррана.
— Ты оказал мне большую честь, — невольно улыбнувшись, заверила я.
Дополнить рубиновым кольцом яркий, великолепный костюм было тоже самое, что привезти уголь в Ньюкасл, но меня тронуло то, что он об этом подумал.
— Как только я смогу, я куплю тебе кольцо, которое тебе подойдет, — пообещал он.
— Это не важно, — сказала я, чувствуя себя несколько неудобно, поскольку в ближайшее время собиралась бежать.
— Э-э... главный вопрос, — продолжала я, возвращая к прерванной теме, — если ты не возражаешь. Почему ты согласился на мне жениться?
— А-а...
Отпустив мои руки, он слегка откинулся назад и, прежде чем ответить, замолчал, разглаживая шерстяную ткань на бедрах, отчего под плотной тканью проступили длинные рельефные мышцы.
— Ну, для начала, я бы скучал по разговорам с тобой, — улыбнувшись, произнес он.
— Нет, я серьезно, — настаивала я, — почему?
После этого он посерьезнел.
— Прежде чем я тебе отвечу, Клэр, я хочу попросить тебя об одном, — неспешно произнес он.
— О чем?
— О честности.
Должно быть, я нервно вздрогнула, потому что он изрядно наклонился вперед, положив руки на колени.
— Я знаю, Клэр, что есть то, о чем ты не хотела бы мне рассказывать, возможно, потому что не можешь.
— Знал бы ты, насколько ты прав, — подумала я.
— Я никогда не буду давить на тебя, настаивая на том, чтобы ты рассказала, что тебя тревожит, — серьезно сказал он, посмотрев на свои руки.
Теперь они были сложены ладонь к ладони.
— Есть то, о чем я не могу тебе рассказать. По крайней мере, пока. Но и тебя я не буду распрашивать о том, о чем ты не можешь мне рассказать. Однако я прошу тебя: пусть будет правдой все, что ты мне скажешь, и я обещаю тебе того же. Сейчас между нами ничего нет, кроме, быть может, уважения. Полагаю, что уважая друг друга, у нас могут быть секреты, но не ложь. Ты согласна?
Разведя руки ладонями вверх, он приглашал меня, ожидая моего решения. Я видела темный разрез на его запястье, оставшийся после обета на крови, и, соглашаясь, опустила руки на его ладони.
— Да, я согласна. Я буду честна с тобой.
Его пальцы слегка обхватили мои.
— Я обещаю тебе того же. А теперь, — он глубоко вздохнул, — ты спрашивала, почему я на тебе женился?
— Да. Мне просто немного любопытно.
Он улыбнулся. На полных губах отразилось таящаяся в глазах усмешка.
— Я не осуждаю тебя за это. Что ж, женился я на тебе по нескольким причинам. Одну или, пожалуй, две, я не могу пока тебе озвучить, но со временем я тебе о них расскажу. Однако главная причина, насколько я понимаю, та же, по которой и ты вышла за меня замуж — защитить тебя от рук Джека Рэндолла.
При упоминании капитана, я содрогнулась, и руки Джейми сжали мои.
— Ты в безопасности, — твердо произнес он, — у тебя — мое имя и моя семья, к тому же мой клан, а кроме того, при необходимости, я закрою тебя собой. И пока я жив, этот человек больше не наложит на тебя свои лапы.
— Спасибо, — сказала я.
Глядя на это серьезное, молодое и решительное лицо с широкими скулами и твердым подбородком, я впервые подумала, что эта нелепая затея Дугала, как видно, и впрямь была разумной.
«Закрою тебя собой». Глядя на решительный разворот его широких плеч и вспоминая грацию дикаря, с которой в лунном свете он бравировал воображаемым мечом, эта фраза чрезвычайно на меня подействовала. Произнося эти слова, он не шутил. Как бы молод он ни был, он осознавал каждое сказанное слова и доказательством тому были его шрамы. Он был не старше тех многих пилотов и пехотинцев, за которыми я ухаживала, и также, как они он знал цену обязательства. Это было не романтическое, а осознанное данное мне обещание по поводу сохранности моей безопасности ценой его собственной. Я надеялась только на то, что что-то смогу предложить ему взамен.
— Это очень благородно, — абсолютно искренне заметила я, — но стоит ли, ... стоит ли ради этого жениться?
— Стоит,— кивнул он, снова улыбнувшись, правда, на этот раз чуть мрачнее.
— Ты же знаешь, что я вправе говорить об этом человеке, поскольку я знаю какой он. Я бы ни за что не позволил отдать ему собаку, если бы мог помешать этому, не говоря о беспомощной женщине.
— Как лестно ты о нем говоришь, — иронично усмехнувшись, заметила я, и он рассмеялся.
Спустя время он встал и подошел к столу у окна. Кто-то — должно быть, жена хозяина гостиницы — поставила в воду букет полевых цветов в высокий стакан для виски. За букетом стояли два бокала для вина и бутылка.
Джейми налил в них вина и, прежде чем сесть на стул, вручил мне бокал.
— Не такое хорошее, как из личных запасов Колума, — улыбнувшись, сказал он , — но и не такое уж плохое.
Он поднял бокал.
— За миссис Фрэйзер, — тихо произнес он, и меня снова охватила паника. Решительно подавив ее, я подняла свой бокал.
— За честность, — сказала я, и мы оба выпили.
— Защитить меня от лап Рэндолла это — одна из причин  — продолжила я, опустив бокал, — может ты озвучишь другие, те, которые можешь?
Вместо ответа он принялся внимательно изучать свой бокал.
— Может быть, я просто хочу переспать с тобой, — оборонил он, внезапно посмотрев на меня, — ты думала об этом?
Если он хотел смутить меня, то преуспел, но я решила ему это не показывать.
— А ты? — смело спросила я.
— Если быть честным, то да, думал.
Синие глаза уставились на верхний край бокала.
— Для этого не обязательно было на мне жениться, — возразила я.

Он выглядел возмущенным до глубины души.
— Надеюсь, ты не думаешь, что я стал бы спать с тобой, не предложив выйти замуж!
— Многих мужчин это не смутило бы, — сказала я, тешась его наивностью.
Он тотчас что-то пробормотал, но, взяв себя в руки, с достоинством чинно ответил:
— Возможно претенциозно так говорить, но хотелось бы думать, что я — не «многие мужчины», поэтому не собираюсь поступать, руководствуясь общепринятой низменной моралью.
Глубоко тронутая такой речью, я заверила его, что считаю его поведение джентльменским и попросила прощение за свои слова, чем невольно могла поставить под сомнение мотивацию его поступков по отношению к женщине.
После этого дипломатичного, не внушающего доверия пояснения мы оба замолчали, в то время как Джейми наполнил бокалы.


Какое-то время мы молча потягивали вино, чувствуя себя несколько скованно после откровений последнего общения. Так что, очевидно мне, надо было ему что-то предложить. Честно говоря, эта мысль приходила мне в голову еще до этой абсурдной ситуации, в которой мы оказались. Он был весьма привлекательным молодым человеком, и сразу после моего прибытия в замок случилось так, что я сидела у него на коленях, и...
Опрокинув бокал и осушив его содержимое, я снова похлопала по месту рядом с собой.
— Садись рядом, — предложила я, — и... — мне надо было найти какую-то нейтральную тему, чтобы перед близостью сгладить неловкость, — ... и расскажи мне о своей семье. Где ты рос?
Кровать под его весом заметно осела, и мне надо было усесться так, чтобы на него не скатиться. Он сел так близко, что рукав его рубашки касался моей руки. Расслабившись, я положила руку на бедро. Разумеется, когда он сел, он взял меня за руку, и мы прислонились к стене. Мы не смотрели друг на друга, но ощущали, что между нами установилась неразрывная связь.
— Ну что ж, с чего начать? — спросил он, положив на стул и скрестив в лодыжках здоровенные ноги.
С неким удовольствием я смотрела на облокотившегося горца неторопливо разбирающего хитросплетения семейных и клановых отношений, формирующих подоплеку едва ли не любого значимого события в шотландском Хайлэнде.
Однажды мы с Фрэнком провели вечер в деревенском пабе, увлекшись разговором двух чудаковатых старичков о недавнем сносе старого сарая, из которого выяснилось, что история сноса уходит глубоко корнями в хитросплетения местной наследственной вражды и берет свое начало, насколько я поняла, примерно в 1790 году. Испытывая легкое потрясение, к которому я уже начинала привыкать, до меня дошло, что эта вражда, чье начало, как я думала, затерялось в глубине веков, еще не началась.
— Мой отец, разумеется, из Фрэйзеров. Он младший сводный брат нынешнего мастера Ловата, — прервал мои мысли голос Джейми, — а моя мама из МакКензи. Ты знаешь, что Колум и Дугал мои дяди?

(Мастер — наследник титула (XV-XVIв.в) графа или лорда; (с XVIIв.) — пэра.)

Я кивнула. Сходство, несмотря на различие цвета волос и глаз, было очевидным. Широкие скулы и длинный, прямой с резко очерченными крыльями нос были несомненно унаследованы от МакКензи.
— Да, так вот, моя мама приходилась им сестрой, а кроме нее были еще две сестры. Моя тетя Джанет умерла, как и моя мама, а тетя Джокаста замужем за двоюродным братом Руперта и живет на берегу озера Эйлин. У тети Джанет было шестеро детей: четыре сына и две дочки, у тети Джокасты —  трое девочек, у Дугала — четыре дочки, у Колума — только маленький Хэмиш, а у моих родителей — двое: я и моя сестра, которую назвали в честь моей тети Джанет, но мы зовем ее Дженни.
— А Руперт тоже МакКензи? — спросила я, изо всех сил стараясь удержать в голове сразу всех.
— Да. Он... — разбираясь в семейных связях, Джейми на мгновенье замолчал, — ... он — двоюродный брат Колума, Дугала и Джокасты, значит, мне он — двоюродный дядя. Отец Руперта и мой дед Джейкоб были родными братьями, так же как и...
— Подожди минуту. Давай не будем слишком углубляться в родственные связи, иначе я безнадежно запутаюсь. Мы еще не добрались до Фрэйзеров, а я уже потеряла счет твоим двоюродным братьям и сестрам.
Размышляя о чем-то, он потер подбородок.
— Хмм… Ну, со стороны Фрэйзеров с родней посложнее, поскольку мой дед Саймон был женат трижды, так что у моего отца — куча сводных братьев и сестер. Давай пока остановимся на том, что еще живы шесть братьев и три сестры отца, а всех двоюродных братьев и сестер из этой кучи не будем перечислять.
— Давай, — согласилась я и, наклонившись, наполнила вином наши бокалы.
Как выяснилось, клановые земли МакКензи частично граничили с землями Фрэйзеров, начиная от морского побережья и заканчивая нижним концом Лох-Нэсс. А поскольку эта граница, как это часто бывает, не была нанесена на карту и не была согласована, ее перемещали, как угодно в зависимости от времени, таможенной пошлины и союзнических договоров. Вдоль этой границы, на юге земель клана Фрэйзеров, располагалось небольшое поместье  Брок Туарак — имение Брайана Фрэйзера, отца Джейми.
— На этом участке плодородная земля, где можно хорошо порыбачить и поохотиться в лесу, занимающему немалый участок. Лес, охота и произрастающее на этой земле поддерживают семьи шестидесяти крофтеров и жителей небольшой деревушки под названием Брок Модэ. И, конечно же, есть усадьба, она современная — не без гордости произнес он — и старый брок, в котором сейчас содержится скот и хранится зерно.

(Крофтеры(англ. crofter - croft участок земли) — шотландские крестьяне, арендующие землю у ландлордов на правах наследственных арендаторов.)

(Брок —  (англ. broch), круглая башня сухой кладки 45–70 футов (13,7–21,3 м) в диаметре, использовалась как укрепленное жилище. В Северной и Западной Шотландии известно около 400 таких башен. Пустотелые стены 12–15 футов (3,7–4,6 м) толщиной содержат помещения и лестницу на верхний этаж или на крышу. Внутренний двор, достигавший 35 футов (10,7 м) в поперечнике, был окружен бревенчатыми пристройками к стене, высота которой могла составлять 40 футов (12,2 м). Броки представляли собой местное развитие каменных дунов. Дун (бретон. din, гэльск. dùn) — кельтский термин, обозначающий прежде всего крепость, иногда обозначает холм.)

— Дугал и Колум были очень недовольны, что их сестра вышла замуж за Фрэйзера. Это они настояли на том, чтобы она не арендовала землю у Фрэйзеров, а жила на земле принадлежащей ей. Так Лаллиброк — так его называют местные жители — по акту был передан моему отцу, но в акте была оговорка, по которой земля должна быть передана только моей маме Элен. Если бы она умерла бездетной, земля, после смерти моего отца, вернулась бы к лорду Ловату, независимо от того были ли у отца дети от другой жены или нет. Но он больше не женился, а я — сын своей матери, значит Лаллиброк по праву принадлежит мне.
— Но, насколько я помню, вчера ты говорил мне, что у тебя нет никакой собственности.
Я потягивала вино, признав, что оно вполне приличное. Казалось, чем больше я его пила, тем оно становилось все лучше. И я подумала, что лучше поскорее остановиться.
Между тем, Джейми покачал головой.
— Лаллиброк действительно принадлежит мне, только пользы от этого сейчас никакой, поскольку я не могу там появиться, — при этом выглядел он извиняющимся, — а не могу я там появиться из-за несущественной мелочи — за мою голову назначена награда, понимаешь.
После побега из Форт-Уильяма его привезли в имение Дугала Бианетц — что означает «благословенный», объяснил он, — чтобы оправиться от ран и сопутствующей лихорадки. А оттуда он отправился во Францию, где два года сражался у границы с Испанией в рядах французской армии.
— Ты провел два года во французской армии и остался девственником? — с недоверием выпалила я.
На моем попечении находилось несколько французов, и я очень сомневалась, что отношение галлов к женщинам за двести лет заметно изменилось.
Уголок рта у Джейми дернулся, и он искоса посмотрел на меня.
— Если бы ты, Сассенах, видела шлюх, обслуживающих французскую армию, ты бы не удивилась, что у меня не хватило смелости даже прикоснуться к ним, не говоря уже о том, чтобы лечь с какой-то из них в постель.
Я поперхнулась и закашлялась, разбрызгивая вино. Кашляла я до тех пор, пока Джейми не постучал меня по спине. Кашель прекратился, но еще задыхаясь, с покрасневшим лицом я попросила его продолжить.
И он продолжил, рассказав, что вернувшись в Шотландию примерно год назад, провел шесть месяцев частично в одиночестве, частично в банде людей объявленных вне закона, людей без кланов, живущих впроголодь в лесу и совершающих набеги на скот в приграничных районах.
— А потом кто-то ударил меня по голове топором или чем-то похожим, — сообщил он, пожав плечами, — что происходило со мной в последующие два месяца я знаю со слов Дугала, поскольку сам я ни на что не обращал особого внимания.
Оказывается, во время нападения на Джейми Дугал находился в соседнем поместье. Вызванный друзьями Джейми, он каким-то образом сумел переправить племянника во Францию.
— Но почему во Францию? — спросила я, — отправить тебя так далеко было ужасно рискованно.
— Еще рискованней было оставить меня там, где я находился. Понимаешь, по всей округе, где мы с парнями были довольно активными, шныряли английские патрули. Думаю Дугал не хотел, чтобы они нашли меня лежащим без сознания в хижине какого-то коттера.
— Или в его собственном доме, — с неким цинизмом заметила я.

(Коттеры или коттарии — категория малоземельного зависимого крестьянства в средневековых Англии и Шотландии. От основной массы лично несвободных крестьян (вилланов в Англии, хазбендменов в Шотландии) коттарии отличались незначительностью размеров своего надела и относительно необременительными отрабатываемыми повинностями, что превращало этот слой в сельскохозяйственных наёмных рабочих. Этим термином в Англии Средних Веков и Нового Времени называли безземельных батраков и подёнщиков, подмастерьев и рабочих деревенских мастерских, у которых, как правило, из собственности была только своя хижина, или коттедж.)

— Думаю, он не перевез меня к себе по двум причинам, — ответил Джейми. — во-первых, у него в это время гостил какой-то англичанин, а во-вторых, судя по моему виду, он решил, что я все равно умру, поэтому и отправил меня в аббатство.
Аббатством св. Анны дэ Бопрэ расположенном на французском побережье управлял Александр Фрэйзер — один из шести братьев отца Джейми и соответственно его дядя, — а ныне настоятель этого святилища обучения и поклонения Богу.
— Он и Дугал между собой особо не ладят, — объяснил Джейми, — но Дугал понимал, что здесь мне вряд ли помогут, и, если искать помощь — то в аббатстве.
Так оно и вышло. Благодаря знаниям монахами медицины и крепкому организму, Джейми выжил и начал постепенно поправляться будучи под присмотром праведных братьев доминиканцев.
— Как только я выздоровел, я вернулся, — объяснил он, — Дугал и его люди встретили меня на побережье. Мы направлялись к землям МакКензи, когда мы... э-э... встретились.
— Но капитан Рэндолл говорил, что вы тогда угнали скот, — заметила я.
Не отреагировав на обвинение, он улыбнулся.
— Что ж, Дугал не тот человек, который упустит возможность получить небольшую прибыль — заметил он.
— Мы наткнулись на пасущееся в поле славное стадо, а поблизости — никого. Так что... — он пожал плечами, как человек фатально принимающий неизбежности судьбы.
По-видимому, я появилась, когда противостояние людей Дугала и драгун Рэндолла подходило к концу. Заметив приближающихся к ним англичан, Дугал отправил половину людей в обход зарослей, гоня перед собой скот, тогда как оставшиеся шотландцы попрятались между молодыми деревцами в засаде, готовые напасть на англичан, когда те будут пробегать мимо.
— Сработало очень хорошо, — с одобрением произнес Джейми.
— Мы выскочили из засады и с криком проскакали сквозь их ряды. Разумеется, они погнались за нами, а мы повели их в горы, устроив веселую погоню через ручьи, по камням и через все, что попадалось под ноги, тогда как те, кто гнал коров удирали с ними через границу. Потом мы оторвались от «раков» и, укрывшись в коттедже, где я впервые увидел тебя, ожидали наступления темноты, чтобы незаметно ускользнуть.
— Понятно, — сказала я, — но почему ты вообще вернулся в Шотландию? На мой взгляд, во Франции тебе было бы намного безопаснее.
Он открыл было рот, собираясь ответить, но передумал и отпил вино. Очевидно, я слишком близко подобралась к его секретам.
— Это долгая история, Сассенах, — произнес он, как видно избегая проблемных вопросов, — я потом расскажу тебе об этом, а пока давай поговорим о тебе. Ты расскажешь мне о своей семье? Конечно, если ты согласна, — поспешно добавил он.
Подумав, я решила, что вряд ли будет рискованно рассказать ему о моих родителях и дяде Лэмбе. В конце концов, в профессии дяди Лэмба было некоторое преимущество. Исследователи древностей в той или иной степени занимались одним и тем же, что в восемнадцатом веке, что в двадцатом.
Так что я рассказала ему о своих близких, опуская только такие «незначительные детали», как автомобили, самолеты и, конечно же, не рассказав о войне. Пока я рассказывала, он внимательно слушал, время от времени задавая вопросы, выразил сочувствие по поводу смерти моих родителей и заинтересовался исследованиями дяди Лэмба и его открытиями.
— А потом я встретила Фрэнка, — закончила я и умолкла, не зная, что я могу еще рассказать, не угодив на зыбкую почву. К счастью, Джейми спас меня.
— Но сейчас, ты не хотела бы говорить о нем, — с пониманием произнес он.
Перед глазами все поплыло, и я молча кивнула. Отпустив мою руку, Джейми обнял меня и бережно опустил мою голову себе на плечо.
— Все хорошо, — сказал он, нежно поглаживая мою голову, — ты устала, девочка? Может, ты поспишь?
На мгновение у меня возникло искушение сказать «да», но я понимала, что это будет нечестно, и трусливо, поэтому, прочистив горло, я села, покачав головой.
— Нет, — глубоко вздохнув, сказала я.
От него слегка пахло мылом и вином.
— Я в порядке. Расскажи мне ... расскажи в какие игры ты играл, когда был ребенком.


В комнате горела толстая двенадцатичасовая свеча. Кольца темного воска отмечали часы. Судя по оставшимся кольцам, мы проговорили три часа, разнимали руки только, чтобы налить вина или посетить импровизированный «туалет» скрытый в углу за занавеской. Вернувшись после одного из посещений «туалета», Джейми зевнул и потянулся.
— Уже очень поздно, — заметила я, тоже поднявшись, — может, нам стоило бы лечь?
— Хорошо, — согласился он, потирая затылок.
— Так в кровать или спать?
Он вопросительно приподнял бровь, при этом уголок его рта дернулся.

По правде говоря, мне с ним было так комфортно, что я почти забыла, зачем мы здесь, но после его слов меня вдруг охватила ничем не обоснованная паника.
— Ну-у… — еле слышно отозвалась я.
— Как бы там ни было, надеюсь, ты не собираешься спать в платье? — спросил он со свойственным ему практичным подходом.
— Нет, не собираюсь.
Попав в круговерть событий я даже не подумала в чем буду спать, поскольку одежды для сна у меня по-любому не было, так что в зависимости от погоды я спала в дневной сорочке или нагишом.
Джейми тоже ничего с собой не захватил, кроме того, во что был одет. Он явно собирался спать в своей рубашке или без нее в зависимости от ситуации, что, скорей всего, способствовало бы быстрому началу наших брачных отношений.
— Тогда иди сюда. Я помогу тебе со шнуровкой и всем остальным.
Когда он начал раздевать меня, я почувствовала, что его руки мелко дрожат. Тем не менее, сражаясь с множеством крошечных крючков лифа, он отчасти избавился от смущения.
— Ха! — торжествующе воскликнул он, расстегнув последний, и мы одновременно рассмеялись.
— Теперь, давай я помогу тебе — предложила я, решив, что дальше тянуть не имеет смысла.
Расстегнув его рубашку и скользнув руками внутрь, я провела по его плечам. Затем медленно провела по его груди, ощущая упругие волоски и мягкие впадины вокруг сосков. Когда я опустилась на колени, чтобы расстегнуть его ремень с шипами, он замер, чуть дыша.
— Если это должно когда-нибудь произойти, то почему не сейчас — подумала я, и под килтом намеренно сильно провела снизу вверх по его бедрам.
Хотя к этому времени я прекрасно знала, что большинство шотландцев под килтами ничего не носят, все равно я испытала что-то вроде шока найдя под килтом у Джейми только его самого.
Он поднял меня и наклонился, чтоб поцеловать. Поцелуй длился долго, в то время как его руки скользнули вниз нащупывая застежку моей нижней юбки. В конце концов, она упала на пол волной накрахмаленных воланов, оставив меня в одной сорочке.
— Где ты научился так целоваться? — слегка задыхаясь, спросила я.
Он усмехнулся и снова привлек меня к себе.
— Я говорил, что я — девственник, но не говорил, что монах, — ответил он, снова целуя меня, — если мне понадобится помощь — я попрошу.
Он крепко прижал меня к себе, и я почувствовала, что он более чем готов приступить к своим прямым обязанностям. Неожиданно для себя, я поняла, что тоже готова. Не знаю, было ли это вызвано поздним временем, вином, его привлекательностью или просто воздержанием, но я сильно хотела его.
Я стянула с него рубашку, оставив ее на талии, и провела по его груди, обводя соски большими пальцами. Они сразу же отвердели, и он внезапно прижал меня к своей груди.
— Уф! — задыхаясь, выдохнула я.
Извинившись, он отпустил меня.
— Нет, не волнуйся. Просто поцелуй меня еще.
Целуя, он спустил с плеч бретельки моей сорочки. Затем, немного отступив назад, он обхватил мои груди, потирая соски, как это делала я. Между тем я никак не могла расстегнуть пряжку, удерживающую его килт, но его пальцы направили мои, и пряжка расстегнулась.
Вдруг он поднял меня на руки и сел на кровать, придерживая меня на коленях. Когда он заговорил, его голос зазвучал хрипловато:
— Скажи мне, если я слишком груб, или, если хочешь, скажи, чтоб я вообще остановился. Скажи, пока мы не слились в одно. Не думаю, что потом я смогу остановиться.
В ответ я обхватила его за шею и потянула на себя, направив к скользкой щели между ногами.
— Святый Боже! — проронил Джеймс Фрэйзер, никогда не произносивший имя Господа всуе.
— Теперь не останавливайся, — сказала я.

Позже, лежа рядом, он как-то привычно положил мою голову себе на грудь. Мы хорошо подошли друг другу. Первоначальная скованность, в основном, ушла, растворившись в нашем волнении и новизне познания друг друга.
— Ты это так себе представлял? — с любопытством спросила я.
Он хохотнул, и я услышала, как этот звук эхом отозвался в глубине его груди.
— Почти. Вообще-то я думал... а, ладно, неважно.
— Нет, скажи. Что ты думал?
— Не скажу. Ты будешь смеяться надо мной.
— Обещаю, что не буду. Скажи.
Он пригладил мне волосы, убрав с уха локоны.
— Ладно. Я не знал, что ты это делаешь лицом к лицу. Я думал, что ты должна повернуться ко мне спиной, как... как лошади,... понимаешь.
Сдержать обещание было трудно, но я не рассмеялась.
— Я знаю, что это звучит глупо, — как бы защищаясь, сказал он, — просто,... понимаешь, когда в юности сталкиваешься с неординарным событием, оно надолго застревает в голове.
— Ты никогда не видел, как люди занимаются любовью?
Побывав в коттеджах крофтеров, где вся семья жила в одной комнате, меня удивила его неосведомленность. Конечно, семья Джейми не принадлежала к их числу, тем не менее, он был тем редким шотландским ребенком ни разу не проснувшимся, когда старшие поблизости занимались любовью.
— Конечно, видел, но обычно это происходило под одеялом. Я ничего не могу сказать об этом, кроме того, что мужчина был сверху. Это — то, что я знал.
— Мм, я это заметила.
— Я тебя не придавил? — встревоженно спросил он.
— Немного. Ты и вправду об этом подумал?
Я не рассмеялась, но не смогла удержаться и широко улыбнулась. У него слегка покраснели уши.
— Да. Однажды я видел, как мужчина у всех на виду овладел женщиной. Но это... это было изнасилование, вот что это было, и овладел он ею сзади. Это произвело на меня сильное впечатление, и, как я уже говорил, засело у меня в голове.
Он не отпускал меня, используя приемы объездчика лошадей, но постепенно его движения стали решительнее, а приемы приняли исследовательский характер.
— Я хочу кое о чем тебя спросить, — сказал он, поглаживая мне спину.
— О чем?
— Тебе понравилось? — слегка смутившись, спросил он.
— Да, — честно ответила я.
— Ооо. Мне тоже кажется, что понравилось, хотя Мурта сказал мне, что женщинам, как правило, все это безразлично, поэтому я должен кончить, как только смогу.
— Что Мурта об этом знает? — возмутилась я, — для большинства женщин, чем дольше, тем лучше.
Джейми снова хохотнул.
— Конечно, ты знаешь лучше, чем Мурта. Вчера вечером Мурта, Руперт и Нэд надавали мне кучу полезных советов. Большая часть из них показалась мне очень сомнительной, так что, подумав, я решил, что лучше полагаться на собственные представления.
— Но твой подход оказался верным, — отозвалась я, накручивая на палец волос на его груди, — какие же мудрые советы они тебе надавали?
Он смутился. Его кожа отливающая в пламени свечи червонным золотом покраснела еще больше, и меня это позабавило.
— Большую часть из того, что они мне насоветовали я не могу повторить. Но, как я уже говорил, думаю, что, скорее всего, они ошибаются. Я видел как спариваются многие виды животных, и, похоже, они, не советуясь, справляются с этим. Думаю, что люди должны поступать так же.
Я про себя рассмеялась, представляя, как кто-то перенимает технику секса не в раздевалках и порножурналах, а на скотных дворах и в лесу.
— И каких же животных при спаривании ты видел?
— Да всяких. Наша ферма расположена рядом с лесом, и я проводил в лесу много времени: охотился, искал отбившихся коров, ну, и тому подобное. Конечно же я видел лошадей, коров, свиней, кур, голубей, собак, кошек, благородных оленей, белок, кроликов, диких кабанов, а однажды даже пару змей.
— Змей?
— Да. Ты знаешь, что у змеи два члена? Я имею в виду самцов.
— Нет, не знаю. А ты уверен, что два?
— Да, и оба эти члена раздвоены, вот так.
И он раздвинул указательный и средний палец.
— Должно быть для самки это ужасно неудобно, — хихикнув, заметила я.
— Похоже, она получала удовольствие, — предположил Джейми, — или чуть ли не получала, насколько я могу судить. Змеиные морды не очень-то выразительные.
Фыркая от смеха, я уткнулась лицом ему в грудь. Его приятный мускусный запах смешался с терпким запахом льняного постельного белья.
— Сними рубашку, — попросила я, садясь и потянув ее за подол.
— Зачем? — спросил он, но сел и начал снимать.
Любуясь его обнаженным телом, я опустилась перед ним на колени.
— Потому что я хочу посмотреть на тебя, — ответила я.
Он был прекрасно сложен. Его кости были длинными и стройными, гладкие мышцы, изгибаясь на груди и плечах, плавно перетекали в небольшие впадины на животе и бедрах.
Он приподнял брови.
— Тогда давай по-честному. Ты тоже снимай свою.
Протянув руку, он помог мне выскользнуть из моей смятой сорочки, спустив ее через бедра. Сняв сорочку, он взял меня за талию и с большим интересом начал рассматривать, при этом мне стало неловко.
— Разве раньше ты никогда не видел обнаженную женщину? — спросила я.
— Видел, но не так близко, — ответил он, расплываясь в широкой улыбке, — и она не была моей.
Обеими руками он погладил мои бедра.
— У тебя хорошие широкие бедра, думаю, ты будешь хорошей воспроизводительницей.
— Что?!
Негодуя, я отпрянула от него, но он привлек меня к себе и рухнул вместе со мной на кровать, причем я была сверху. Удерживая меня до тех пор, пока я не перестала сопротивляться, он приподнял меня так, чтобы наши губы снова соприкоснулись.
— Я знаю, что одного раза достаточно, чтобы брак считался законным, но...
И он смущенно умолк.
— Ты хочешь еще?
— А ты не против?
И в этот раз я удержалась от смеха, но мои ребра трещали под его весом.
— Нет, — серьезно ответила я, — я не против.

— Ты хочешь есть? — спустя время тихо спросила я.
— Я умираю от голода.
Наклонив голову, он нежно прикусил мою грудь, и, усмехнувшись, посмотрел на меня.
— Я бы тоже поела.
Он перекатился на край кровати.
— Надеюсь, на кухне найдется холодная говядина и хлеб, а может еще и вино. Пойду и принесу нам ужин.
— Нет, не вставай. Я принесу сама.
Соскочив с кровати и набросив на сорочку шаль, чтобы не замерзнуть в коридоре, я направилась к двери.
— Подожди, Клэр! — окликнул меня Джейми, — Лучше давай я...
Но я уже открыла дверь.
Мое появление в дверном проеме было встречено хриплыми возгласами пятнадцати мужчин бездельничающих в главном холле внизу у камина, которые выпивали, ели и играли в кости. На какое-то время я в растерянности замерла на балконе, а пятнадцать похотливых затененных лиц в свете угасающего огня уставились на меня.
— Эй, девушка! — крикнул один из бездельников Руперт, — вы еще в состоянии ходить! Разве Джейми не выполнил свой супружеский долг?
Его острота была встречена взрывом смеха в сопровождении грубых, как на подбор высказываний относительно способности Джейми.
— Если вы уже вымотали Джейми, я буду рад занять его место! — предложил невысокий, темноволосый юноша.
— Нет-нет, девушка, он не годится, возьмите лучше меня! — крикнул другой.
— Эй, мужики, ей не подойдет ни один из вас! — заорал сильно пьяный Мурта, — чтобы удовлетворить ее после Джейми, ей понадобится что-то наподобие!
И он взмахнул над головой огромной бараньей костью, отчего холл содрогнулся от смеха.

Я заскочила в комнату и, захлопнув дверь, прислонилась к ней, испепеляя взглядом, лежащего голым на кровати и сотрясающегося от смеха Джейми.
— Я пытался тебя предупредить, — произнес он, задыхаясь от смеха, — видела б ты сейчас свое лицо!
— Что, — прошипела я, — что там делают все эти люди?
Джейми грациозно соскользнул с нашего свадебного ложа и, став на колени, начал рыться в куче разбросанной на полу одежды.
— Свидетели, — кратко ответил он, — Дугал не предоставит никому ни малейшей возможности аннулировать брак.
Он поднялся с найденным килтом и улыбаясь, обернул его вокруг талии.
— Боюсь, что твоя репутация, Сассенах, бесповоротно скомпрометирована.
И, не надев рубашку, он направился к двери.
— Не ходи туда! — вдруг запаниковав, воскликнула я.
Повернувшись ко мне и взявшись за задвижку, он ободряюще улыбнулся.
— Не волнуйся, девочка. Если они — свидетели, то они имеют полное право что-то увидеть. Кроме того, я не собираюсь голодать еще три дня из-за боязни пустяковых подшучиваний.
Он вышел из комнаты, встреченный хором похабных возгласов, оставив дверь чуть приоткрытой. Я слышала, как он идет к кухне, сопровождаемый выкриками поздравлений, скабрезных вопросов и советов.
— Как у тебя прошло в первый раз, Джейми? Ты не истек кровью? — раскатисто прокричал легко узнаваемый Руперта.
— Нет, но ты, старый содомит, истечешь, если не прекратишь трещать, — прозвучал резкий голос Джейми, перекрывая неприличные отклики шотландцев.
Восторженный вопли приветствовали эту остроту, подшучивания продолжались, сопровождая Джейми, пока он шел по коридору от кухни и поднимался по лестнице.
Я толкнула дверь, чтобы впустить Джейми. Лицо его было красным, как огонь внизу, а руки переполнены едой и питьем. Он вошел боком, сопровождаемый последним взрывом веселья снизу, которое я пресекла, решительно хлопнув дверью и резко задвинув засов.
— Я принес достаточно всего, чтобы нам не нужно было выходить отсюда, — произнес он, не глядя на меня, а с осторожностью расставляя на столе посуду, — хочешь перекусить?
Стараясь не задеть его, я потянулась за бутылкой вина.
— Не сейчас. Что мне нужно, так это — выпить.

От него исходило нестерпимое желание такой силы, которое, несмотря на его неловкость, возбудило во мне ответное чувство. Не желая поучать его, тем самым, подчеркивая собственный опыт, я позволила ему делать то, что он хотел, только изредка предлагая опереться на собственные локти, а не на мою грудь.
Будучи слишком голодным и неуклюжим для того, чтобы быть нежным, он занимался любовью с неизменным удовольствием, отчего я подумала, что девственность мужчины, возможно, сильно недооценена. Несмотря на то, что он старался не причинять мне неприятных ощущений, меня это подкупало и одновременно раздражало.
Во время нашей третьей близости, я изогнулась и, плотно прижавшись к нему, вскрикнула. От тотчас отпрянул с испуганным и виноватым видом.
— Прости, — сказал он, — я не хотел сделать тебе больно.
— А ты и не причинил, — томно потянувшись, мечтательно произнесла я, чувствуя себя чудесно.
— Ты уверена? — осматривая меня в поисках травм, спросил он.
И вдруг до меня дошло, что во время его поспешного обучения некоторые тонкие моменты, вероятно, были упущены Муртой и Рупертом.
— И так бывает каждый раз? — завороженно спросил он, после того, как я его просветила.
Я чувствовала себя, скорее, как жена Баты или японская гейша, никогда не думая, что когда-нибудь стану учителем искусства любви, хотя, должна признаться, такой статус мне льстил.

(Жена Баты (египетская мифология)- красавица жена, бросившая его ради фараона, соблазнившись богатыми дарами. Став женой фараона, она открывает ему секрет жизни Баты. Фараон, желающий для надежности раз и навсегда избавиться от соперника, рубит кедр, на верхушке которого растет цветок, куда, Бата положил свое сердце.)

— Нет, не каждый раз, — усмехаясь, отозвалась я, — только если мужчина — хороший любовник.
— Ага.
У него слегка порозовели уши.
Меня несколько насторожило выражение его лица, на котором искренний интерес сменялся возрастающей готовностью осуществить задуманное.
— В следующий раз ты скажешь, что мне делать? — спросил он.
— Ничего особенного делать не надо, — заверила я его, — просто медленно двигайся и не отвлекайся. Но зачем ждать? Ты же готов.
Он удивился.
— Разве тебе не нужно подождать? Я не могу сразу после …
— Женщины отличаются от мужчин.
— Я это заметил, — буркнул он.
Он обхватил мое запястье большим и указательным пальцами.
— Просто… ты такая маленькая. Боюсь сделать тебе больно.
— Ты не сделаешь мне больно, — нетерпеливо отозвалась я, — а, если и сделаешь, я бы не возражала.
Увидев его недоуменное от непонимания лицо, я решила воспроизвести то, что имела в виду.
— Что ты делаешь? — потрясенно спросил он.
— Только то, что ты видишь. Не дергайся.
Спустя несколько секунд, я использовала зубы, медленно сжимая их все сильнее и сильнее, пока он резко, со свистом не втянул воздух. После этого я остановилась.
— Тебе больно? — спросила я
— Немного, — сдавленным голосом отозвался он.
— Ты хочешь, чтобы я перестала?
— Нет!
И я продолжила намеренно грубо, пока он внезапно не содрогнулся и застонал так, будто я вырвала у него сердце. Откинувшись, он лежал содрогаясь и тяжело дыша. С закрытыми глазами он пробормотал что-то по-гэльски.
— Что ты сказал?
— Я сказал, — открыв глаза, ответил он, — что думал, что у меня сейчас разорвется сердце.
Довольная собой, я усмехнулась.
— Разве Мурта и компания не рассказывали тебе об этом?
— Рассказывали. Но это было то, чему я не поверил.
Я рассмеялась.
— В таком случае, может не стоит рассказывать, что еще они тебе наговорили. Теперь ты понял, что я имела в виду, говоря, что не буду возражать, если ты будешь груб?
— Да.
Глубоко вздохнув, он медленно выдохнул.
— А если бы я сделал то же с тобой, ты чувствовала бы то же, что и я?
— Видишь ли… я даже... не знаю...
Я старалась не думать о Фрэнке, понимая, что на брачном ложе должны быть только двое и неважно как они там оказались. Джейми очень отличался от Фрэнка и телом, и душой, но способов, при которых два тела могут соединиться есть всего лишь несколько, однако между нами еще не сформировалась такая близость, при которой акт любви приобретает неисчерпаемо разнообразные формы. И хотя повторы плотских утех были неизбежны, но еще несколько способов оставались неиспробованными.
Брови Джейми сдвинулись в притворной угрозе.
— О, оказывается есть то, чего ты не знаешь? Тогда узнаем вместе, верно? Как только я сил наберусь.
Он снова закрыл глаза.
— На следующей неделе... когда-нибудь...

Проснулась я за несколько часов до рассвета, дрожа и оцепенев от ужаса. Вспомнить разбудивший меня сон, я не смогла, но от резкого осмысления реальности меня обуял не меньший ужас. Наслаждаясь всю ночь вновь обретенной близостью, мне удалось забыть о ситуации, в которой я оказалась. Теперь я лежу рядом со спящим незнакомцем, с которым неразрывно связала свою жизнь, брошенная на произвол судьбы в месте наполненном невидимой угрозой.
Должно быть я огорченно вскрикнула, потому что одеяло резко было отброшено в сторону, и незнакомец, лежащий в моей кровати, перепрыгнул через меня на пол с той внезапностью фазана вспархивающего из-под ног, от которой замирает сердце. Едва различимый в предрассветном свете, он застыл у двери, присев на корточки.
Прислушиваясь к звукам за дверью, он бегло осмотрел комнату, беззвучно скользнув от двери к окну, а затем к кровати. Руку он держал под определенным углом, и я поняла, что в руке у него какое-то оружие, которое из-за темноты я не могла увидеть. Убедившись что мы в безопасности, он сел рядом со мной, спрятав нож или что там у него было в тайник над изголовьем.
— С тобой все в порядке? — прошептал он, коснувшись моей мокрой щеке.
— Да. Прости, что разбудила. Мне приснился кошмар. Но какого черта…— начала я, пытаясь выяснить, что заставило его так поспешно насторожиться.
Большая теплая рука, скользнув вниз по моей голой руке, прервала мой вопрос.
— Не удивительно, что тебе приснился кошмар. Ты замерзла.
И он подтолкнул меня под кучу стеганых одеял на свое, недавно освободившееся, еще теплое место.
— Это я виноват, — пробормотал он, — натянул на себя все одеяла. Боюсь, что еще не привык спать с кем-то в одной кровати.
Он лег рядом, ловко укутав нас одеялами. Спустя мгновение, он снова потянулся и прикоснулся к моему лицу.
— Это из-за меня? — тихо спросил он, — может ты меня не переносишь?
Все еще икая, я хохотнула, что было похоже на всхлип.
— Нет, ты здесь ни при чем.
Протянув в темноте руку, я пытаясь нащупать его руку, чтобы пожатием его успокоить. Наткнувшись на спутанные стеганные одеяла и теплую плоть, я, наконец, нашла то, что искала. Мы лежали вплотную друг к другу, глядя на балки низкого потолка.
— А если бы я сказала, что не переношу тебя? — вдруг спросила я, — что, черт возьми, ты бы сделал?
От того, что он пожал плечами, скрипнула кровать.
— Наверно сказал бы Дугалу, что из-за невыполнения брачных отношений ты хочешь расторгнуть брак.
На этот раз, я громко рассмеялась.
— Невыполнение брачных отношений! Со всеми теми свидетелями?
В комнате было уже достаточно светло, чтобы увидеть улыбку, повернувшегося ко мне Джейми.
— Да, ну. Что могут сказать свидетели? Только ты и я можем сказать наверняка, согласна? Я предпочел бы позор, чем быть в браке с той, которая меня ненавидит.
Я повернулась к нему.
— Я не ненавижу тебя.
— Я тоже тебя не ненавижу. Много удачных браков начинались с худшего, чем наш.
И бережно перевернув меня на другой бок, он прижался к моей спине. Так мы и лежали, тесно прижавшись друг к другу. Он обхватил мою грудь не по моей просьбе или настоянию, а потому, что она теперь принадлежала ему.
— Не бойся, — прошептал он мне в волосы, — нас теперь двое.
И впервые за много дней я почувствовала тепло, спокойствие и защищенность. Только когда под первыми солнечными лучами я погружалась в сон, я вспомнила про нож, лежащий над моей головой и, изумившись, подумала:
— Какая угроза может принудить человека спать вооруженным и быть бдительным в комнате для новобрачных?

В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ
С трудом завоеванная близость ночи, казалось, испарилась вместе с росой. Утром между нами возникла заметная скованность. Едва ли не молча позавтракав в комнате, мы поднялись на небольшой пригорок позади гостиницы, время от времени обмениваясь натянутыми вежливыми репликами.
Остановившись на вершине, я уселась на бревно, чтобы отдохнуть, а Джейми в нескольких футах от меня сел на землю, опершись спиной на молоденькую сосну и, сцепив руки, он обхватил ими колени. Какая-то птица то ли чиж, то ли дрозд копошилась в кустах позади меня. Прислушиваясь к неторопливому шуршанию сзади, я смотрела на проплывающие небольшие пушистые облачка, обдумывая манеру поведения в сложившейся ситуации.
Молчание становилось невыносимым, когда Джейми произнес:
— Надеюсь... — и, запнувшись, покраснел, хотя покраснеть должна была я.
Я была довольна, что хотя бы у одного из нас это получилось.
— На что? — бодро, насколько это возможно, подхватила я.
Все еще порозовевший, он покачал головой.
— Неважно.
— Давай, продолжай.
Носком туфли я слегка подтолкнула его ногу.
— Честность, ты помнишь?
Это было несправедливо, но я больше не могла нервно прочищать горло и терпеть подергивание века.
Сжав колени сцепленными руками и, слегка качнувшись назад, он пристально посмотрел мне в глаза.
— Я собирался сказать, — тихо произнес он, — надеюсь, что мужчина, которому выпала честь быть у тебя первым, был таким же великодушным с тобой, как ты была со мной.
Слегка смутившись, он улыбнулся.
— Хотя, если подумать, ты можешь не совсем правильно воспринять мои слова. В общем, я имел в виду... ну,.. все, что я хотел, это сказать «спасибо».
— Великодушие не имеет ничего общего с близостью! — опустив глаза, огрызнулась я, принявшись энергично счищать несуществующее пятно с платья.
Большой башмак, появившийся в поле зрения, слегка подтолкнул мою щиколотку.
— Честность, так ведь? — повторил он, и, подняв глаза, я увидела насмешливо поднятые брови и широкую улыбку.
— Ладно, — примирительно отозвалась я, — во всяком случае, не с первого раза.
Он рассмеялся, а я с ужасом заметила, что после всего сказанного даже не покраснела.
Прохладная тень упала на мое разгоряченное лицо, и большие руки, крепко подхватив меня, подняли меня с бревна. Заняв мое место, Джейми призывно похлопал по своему колену.
— Садись, — предложил он.
Отвернувшись, я неохотно села. Он удобно устроил меня, прислонив к груди и обхватив за талию. Спиной я ощущала ровное биение его сердца.
— Ну, вот, — сказал он, — если мы не можем непринужденно общаться, не касаясь друг друга, — мы соприкоснемся. Скажешь, когда снова привыкнешь ко мне.
И, откинувшись так, чтобы мы были в тени дуба, он, молча прижал меня к себе так, что я чувствовала, как медленно поднимается и опускается его грудь, и как от его дыхания шевелятся мои волосы.
— Все в порядке, — спустя мгновение отозвалась я.
— Хорошо.
Ослабив хватку, он повернул меня к себе лицом. Теперь, с близкого расстояния я увидела на его щеках и подбородке пробившуюся рыжеватую щетину и пальцами провела по ней. Она напомнила мне плюш на старомодном диване, который был жесткий и одновременно мягкий.
— Извини, — сказал он, — я не смог побриться сегодня утром. Вчера перед свадьбой Дугал дал мне бритву, но после ее забрал, наверное на всякий случай, чтобы после брачной ночи я не перерезал себе горло.
Он ухмыльнулся, и я в ответ улыбнулась.
Упоминание о Дугале напомнило мне наш ночной разговор.
— Я все думала… — начала я, — прошлой ночью ты сказал, что Дугал и его люди встретили тебя на побережье, когда ты вернулся из Франции. Почему ты поехал с ними, а не к себе домой или на земли Фрэйзеров? Понимаешь, то, как Дугал относится к тебе…
Не решаясь продолжить, я замолчала.
— Ну… — произнес Джейми, сдвигая ноги, чтобы ему было удобней держать меня.
Я едва ли не слышала, как он думает про себя. Ответить он решился довольно быстро.
— Что ж, думаю об этом ты должна знать, — нахмурившись, продолжил он, — я рассказал тебе, почему я вне закона. Какое-то время после... после того, как я покинул форт, мне было наплевать... на все. Мой отец умер примерно тогда же, а моя сестра...
Он снова замолчал, и я почувствовала, как у него внутри идет какая-то борьба. Обернувшись, я посмотреть на него. Его обычно веселое лицо омрачили сильные переживания.
— Дугал сказал мне… — сдерживаясь, продолжил Джейми. — Дугал сказал мне,... что моя сестра была беременна. От Рэндолла.
— Господи.
Покосившись на меня, он отвел глаза. Они были яркими, как сапфиры, и он несколько раз быстро моргнул.
— Я… я не смог заставить себя туда вернуться, — тихо произнес он, — чтобы увидеться с ней после того, что произошло… Кроме того… — вздохнув, он стиснул губы, — Дугал сказал мне, что она,... что, после рождения ребенка она... ну, конечно, она ничего уже не могла с этим поделать. Она была одна, черт возьми, я оставил ее одну! Он сказал, что она сошлась с каким-то английским солдатом из гарнизона. С каким именно — он не знал.
С трудом сглотнув, он заговорил более спокойно.
— Конечно, я отправил ей деньги, сколько мог, но я не мог... ну, не мог я себя заставить написать ей. Что в письме я ей мог сказать?
И он беспомощно пожал плечами.
— Как бы то ни было, но через какое-то время я устал от службы во Франции. К тому же, дядя Алекс сказал мне, что он разговаривал с одним английским дезертиром по фамилии Хоррокс. Тот покинул армию и поступил на службу к Фрэнсису МакЛину из Данвери. Однажды он напился и проговорился, что в то время, когда я сбежал, он служил в гарнизоне форта Уильяма, и он видел кто застрелил сержант-майора.
— Так что он может подтвердить, что это был не ты!
Это была хорошая новость, я так и сказала Джейми. Он кивнул.
— Ну да. Хотя, скорее всего, слова дезертира не будут приняты во внимание. И все же, это — начало. По крайней мере, я сам бы знал, кто это сделал. А пока я.... я не знаю, как мне вернуться в Лаллиброк. Как все-таки было бы здорово, если бы я мог ходить по земле Шотландии, не рискуя быть повешенным.
— Да, было бы неплохо, — сухо заметила я, — но при чем тут МакКензи?
В ответ последовал непростой анализ переплетенных семейных отношений и клановых союзов, но когда все выяснилось, оказалось, что Фрэнсис МакЛин как-то связанный с МакКензи, послал сообщение о Хорроксе Колуму, а тот послал Дугала связаться с Джейми.
— Вот почему он оказался поблизости, когда меня ранили, — закончил Джейми.
Прищурившись на солнце, он замолчал.
— Знаешь, я позже подумал, может это он меня ударил?
— Ударил тебя топором? Твой родной дядя? С какой стати?
Он нахмурился, как будто обдумывал, о чем мне можно рассказать, после чего пожал плечами.
— Я не знаю, что тебе известно о клане МакКензи, — заметил он, — но я не представляю, как ты несколько дней находясь рядом со старым Нэдом Гоуэном, не услышала хоть что-нибудь о нем. Он не смог бы долго избегать этой темы.
В ответ на мою улыбку, он кивнул.
— Ну, Колума ты сама видела. Любой, увидев его, понимает, что до старости он не доживет. Маленькому Хэмишу — едва восемь. Он не сможет еще лет десять возглавить клан. Так что же будет, если Колума не станет, а Хэмиш еще не будет готов?
Он посмотрел на меня, ожидая ответа.
— Видимо, Дугал станет лэрдом, — задумчиво ответила я, — по крайней мере, пока Хэмиш не станет взрослым.
— Да, ты права, — кивнул Джейми, — только Дутал — не Колум, и в клане есть те, кто не последует за ним с готовностью, если бы была альтернатива.
— Понятно, — задумчиво заметила я, — и эта альтернатива — ты.
Внимательно осмотрев Джейми, я вынуждена была признать, что с определенной долей вероятности он мог бы стать лэрдом. Он был внуком старого Джейкоба, и в нем текла кровь МакКензии, пусть даже со стороны матери. Крупный, симпатичный, хорошо сложенный парень, к тому же смышленый, с унаследованным фамильным умением управлять людьми. Он сражался во Франции, где проявил способность возглавить людей в бою, а это — важный фактор. Даже награда за его голову, не помешала бы ему стать лэрдом.
В Хайлэнде у англичан и так было достаточно проблем. Они метались между непрекращающимися ограниченными мятежами, пограничными рейдами и враждующими кланами, чтобы, рискуя спровоцировать серьезный мятеж, обвинить вождя большого клана в убийстве, которое весь клан не посчитал бы убийством.
Повесить какого-то члена клана Фрэйзера — это одно, а штурмовать замок Леох, забрав оттуда лэрда клана МакКензи должного предстать перед лицом английского правосудия — совсем другое.
— Ты собираешься стать лэрдом, когда не станет Колума?
В конце концов это был единственный выход для решения его собственных значительных проблем, хотя я подозревала, что это был способ скорее изолироваться от них.
При мысли о лердстве, он вскользь улыбнулся.
— Нет, поскольку даже, если бы я посчитал себя вправе стать лэрдом, — а я так не считаю, — это раскололо бы клан на людей Дугала и тех, кто мог бы последовать за мной. У меня нет тяги к власти на крови. Но могут ли Дугал и Колум быть в этом уверены? Поэтому они могут решить, что надежней убить меня, чем рисковать расколом.
Нахмурившись, я обдумывала сложившуюся ситуацию.
— Но, наверное, ты мог бы сказать и Дугалу, и Колуму, что не собираешься… Господи…
И я с большим уважением посмотрела на Джейми.
— Но присягая, ты сделал это.
Тогда, на присяге, я подумала о том, как хорошо он справился с ситуацией, но только теперь я поняла, насколько это было опасно. Члены клана безусловно хотели, чтобы он присягнул на верность клану МакКензи, точно также как не хотел этого Колум. Но дать такую клятву — это признать себя членом клана, а значит потенциальным претендентом на пост вождя клана. Отказавшись присягать, он рисковал прилюдной расправой и смертью, а, согласившись, рисковал тем же, но осуществленным негласно.
Осознавая опасность, он принял разумное решение: не пошел на церемонию. И, когда я своей неудачной попыткой побега подвела его к краю пропасти, он уверенно перешел ее по очень тонкому канату. Поистине Je suis prest.
Уловив мысли отразившиеся на моем лице, он кивнул.
— Ты права. Если бы в ту ночь я присягнул, то рассвета я бы не увидел.
От мысли, что его могли убить и от понимания того, что невольно подвергла его такой опасности я, мне стало слегка не по себе. Теперь, нож в изголовье кровати показался мне не более, чем разумной мерой предосторожности.
— Сколько же ночей в Леохе он спал вооруженным, ожидая прихода смерти? — подумала я.
— Я всегда сплю с оружием, Сассенах, — сказал он, хотя я не произнесла ни слова, — прошлой ночью, за исключением монастыря, я впервые за несколько месяцев спал без зажатого в руке дирка.
Очевидно вспомнив, что сегодня ночью было у него в руке вместо дирка, он ухмыльнулся
— Как, черт возьми, ты узнаешь, о чем я думаю? — спросила я, не обращая внимания на его ухмылку.
Он добродушно покачал головой.
— Из тебя, Сассенах, вышел бы очень плохой шпион. Все, о чем ты думаешь отражается на твоем лице и становится ясным, как день. Ты посмотрела на мой дирк и сразу покраснела.
Наклонив набок яркую голову, он оценивающе изучал меня.
— Прошлой ночью я просил тебя быть честной, но в этом не было необходимости. Ты не умеешь лгать.
— Тем лучше, поскольку, очевидно, у меня это очень плохо выходит, — несколько резко заметила я, — в таком случае, следует ли понимать, что, по крайней мере, хоть ты не думаешь, что я — шпионка?
Он не ответил, а напрягшись, как тетива смотрел мимо меня в сторону гостиницы. Его реакция меня поразила, но всего лишь на мгновенье, поскольку я тоже услышала звуки, привлекшие его внимание. Стук копыт и позвякивание сбруи сопровождали большой отряд всадников, спускающийся по дороге к гостинице.
Настороженно передвигаясь, Джейми присел за густыми кустами, выбрав место, откуда хорошо просматривалась дорога. Подоткнув свои юбки, я, как можно бесшумнее, поползла за ним.
Дорога резко огибала скалистое обнажение, а затем изогнувшись более плавно, спускалась к лощине, где стояла гостиница. Утренний бриз принес звуки приближающего отряда на минуту-две раньше, чем показался нос первой лошади.
В отряде было двадцать-тридцать человек одетых в основном в кожаные клетчатые штаны и тартаны различных цветов и рисунков клетки. Каждый из них был хорошо вооружен. Каждая лошадь несла на себе, по крайней мере, мушкет, притороченный к седлу, а также множество пистолетов, дирков, мечей и дополнительного вооружения, которые могли быть спрятаны во вместительных седельных сумках на четырех вьючных лошадях. К тому же шесть мужчин вели расседланных и развьюченных дополнительных лошадей.

Несмотря на боевую экипировку, мужчины казались спокойными. Они ехали небольшими группками, болтая и смеясь, хотя то здесь, то там поднималась чья-то голова, и кто-то из отряда зорко осматривал окрестности. Когда взгляд одного из таких прошелся по месту, где мы залегли, я подавила желание пригнуться. Казалось, этот ищущий взгляд, обязательно должен заметить какое-то наше невольное движение или солнечный отблеск от волос Джейми.
Подумав об этом и посмотрев на Джейми, я поняла, что такая же мысль пришла ему в голову, потому что, подогнув плед, он прикрыл им голову и плечи, так что тусклая расцветка охотничьего пледа слилась с кустарником. Когда последний из мужчин свернул во двор гостиницы, Джейми сбросил плед и махнул рукой в сторону тропы, поднимающейся по склону.
— Ты знаешь, кто они? — задыхаясь спросила я, последовав за ним в вереск.
— Разумеется, — ровно дыша, спокойно отозвался Джейми, поднимаясь по крутой тропе, как горный козел.
Оглянувшись и заметив мое затрудненное продвижение, он остановился и, чтобы помочь протянул мне руку.
— Это — Дозор, — объяснил он, кивнув в сторону гостиницы.
— Мы в безопасности но думаю, скоро мы будем подальше от этого места.
Мне довелось слышать о знаменитом Черном Дозоре — неформальной полиции, наводящей порядок в Хайлэнде. Слышала я и о других Дозорах, каждый из которых патрулировал свою область, собирая «подписные взносы» от клиентов для защиты их крупного рогатого скота и имущества. Однако клиенты, у которых была задолженность могли однажды утром проснуться и не обнаружить свою скотину. Никто из соседей не скажет, куда девался скот, а уж из Дозора — тем более.
Вдруг меня охватил необъяснимый ужас.
— Не тебя ли они разыскивают?
Оторопев, он оглянулся, ожидая увидеть, как в погоне за ним члены отряда взбираются вверх по склону, но никого не было. Повернувшись ко мне и с облегчением улыбнувшись, он обнял меня за талию, помогая преодолеть подъем.
— Нет. Сомневаюсь. Десяти фунтов стерлингов не хватит, чтобы убедить такую свору, как эта охотиться за мной. Если они знали, что я в гостинице, они бы все не потащились через двери — решительно покачав головой, заметил он, — нет. Если бы они охотились за кем-то, то часть отряда уже бы охраняла со двора саму гостиницу и окна, прежде чем остальные вошли бы в фасадную дверь. Скорее всего, они остановились здесь, чтобы перекусить.
Продолжая подниматься, мы уже минули то место, где протоптанная тропа оборвалась в зарослях дрока и вереска. Здесь, в предгорье, гранитные скалы поднимались выше головы Джейми, напоминая мне стоячие гнетущие камни Крэйг-на-Дуна.
Взойдя на вершину небольшого холма, у меня перехватило дух от заросших зеленью и покрытых обвалившимися камнями склонов. В тех местах Хайлэнда, где я побывала меня окружали деревья, скалы и горы, а здесь были свежий ветер и солнце, будто пришедшие отпраздновать наш странный брак.
Вырвавшись из-под влияния Дугала и из ограниченной компании, где было немало одних мужчин, я упивалась свободой. Меня так и подмывало убедить Джейми бежать, взяв меня с собой, но возобладал здравый смысл. У нас не было ни денег, ни еды, кроме легкой закуски у него в спорране. Если к закату мы бы не вернулись в гостиницу, нас наверняка начали бы преследовать. И если Джейми мог целый день лазить по скалам, не вспотев и не запыхавшись, то я к такому передвижению не была приучена. Заметив мое покрасневшее лицо, он подвел меня к скале и, усадив, сел рядом, с удовольствием глядя на скалы, ожидая, пока я отдышусь. Здесь нам ничего не угрожало.
Подумав о Дозоре, я невольно положила руку на руку Джейми.
— Я очень довольна, что ты не стоишь слишком дорого, — сказала я.
Потирая начавший краснеть нос, он бросил на меня быстрый взгляд.
— Вообще-то, Сассенах, твои слова можно было бы истолковать по-разному, но в данном случае — спасибо.
— Это я должна благодарить тебя за то, что ты на мне женился, — отозвалась я, — должна сказать, что лучше быть здесь, чем в форте Уильяма.
— Благодярю за комплимент, леди, — слегка поклонившись, произнес он.
— Мне тоже лучше быть здесь. И пока мы благодарим друг друга, я тоже должен поблагодарить тебя за то, что ты вышла за меня замуж.
— Э-э, мда…
И я в очередной раз покраснела.
— И не только за это, Сассенах, — широко усмехнувшись, сказал он, — хотя, конечно, и за это. Но, думаю, что ты спасла мне жизнь тем, что теперь, по крайней мере, МакКензи уже не будет опасаться.
— Что ты имеешь в виду?
— Понимаешь, быть наполовину МакКензи — это одно, а быть наполовину МакКензи будучи женатым на англичанке — совсем другое. Вряд ли сассенахская девка когда-нибудь станет леди Леоха, что бы ни помышляли обо мне члены клана. Вот почему Дугал выбрал меня, когда тебе необходимо было выйти замуж, понимаешь.
Он приподнял бровь. В лучах утреннего солнца она была цвета червонного золота.
— Надеюсь, ты не предпочла бы Руперта?
— Нет, не предпочла, — ответила я с акцентом.
Рассмеявшись, он встал, стряхивая с килта сосновые иглы.
— Говорила мне мама, что в один прекрасный день выберет меня какая-то девушка.
Он протянул руку и помог мне подняться.
— А я ей ответил, — продолжил он, — что выбор — дело мужское.
— И что она тебе на это сказала? — поинтересовалась я.
— Она закатила глаза и сказала: «Вот увидишь, мой дорогой маленький петушок, вот увидишь».
Он рассмеялся.
— И я увидел.
Он посмотрел вверх, туда, где солнце нитями лимонного цвета просачивалось сквозь сосновые иглы.
— Сегодня — славный денек. Пошли, Сассенах, я возьму тебя на рыбалку.
И мы отправились далеко в горы. На этот раз Джейми повернул на север. Преодолев нагромождение камней и пройдя ущелье, мы вышли к началу крошечной узкой горной долине, окруженной скалами и дном, покрытым листвой, наполненной звуками булькающей воды ручья, разделившегося по всей длине каньона на массу ручейков, струящихся между камнями и крошечных водопадов, с шумом падающих с камней вниз в образовавшиеся озерца.
Мы болтали в воде ногами, переходили из тени на солнце, а когда на солнце становилось жарко переходили снова в тень, говорили о том, о сем или молчали, понимая значение малейшего жеста друг друга, и ожидая того момента, когда взгляд того, кто рядом задержится на тебе, а его прикосновение скажет о большем.
На темном озерце, дно которого устилал крапчатый песок, Джейми показал мне, как надо ловить руками форель. Присев на корточки, чтобы не задеть низко растущие ветви, он, раскинув руки для равновесия, по утиному пошел по нависающему выступу. На полпути, он с осторожностью повернулся к камню и протянул руку, приглашая меня следовать за ним.
Юбки для похода по горам уже были подоткнуты, так что с его «приглашением» я справилась довольно неплохо. Вытянувшись во весь рост, мы бок о бок лежали на прохладном камне, всматриваясь в воду, а ветви ивы задевали наши спины.
— Все, что нам надо, — сказал он, — это найти подходящее место, а потом ждать.
Плавно, без брызг, он погрузил руку в воду, расположив кисть тыльной стороной на песчаном дне недалеко от края тени отбрасываемой каменным выступом. Длинные пальцы расслабленно согнутые к ладони и искаженные водой, казались листьями водного растения спокойно колышущимися в унисон, хотя ни один мускул его предплечья не напрягся, а значит он вообще не двигал рукой. Часть его руки над поверхностью казалось отделилась от части находящейся под водой и напомнила мне то состояние, в котором она была, когда мы встретились чуть больше месяца. Боже мой, неужели прошло всего лишь чуть больше месяца?
Встретились месяц назад, поженились день назад, связаны не только обетом на крови, но и дружбой. Я надеялась, что когда придет время бежать, он не воспримет мой побег слишком болезненно и радовалась тому, что сейчас можно об этом не думать. Мы были далеко от Крэйг-на-Дуна и пока у нас не было ни единого шанса сбежать от Дугала.
— Вот она, — прозвучал тихий, чуть слышнее дыхания голос Джейми, поскольку он заранее предупредил меня, что у форели прекрасный слух.
На мой взгляд, форель двигалась чуть быстрее, чем шевелился крапчатый песок. На глубине в тени камня не было видно ни одного предательского проблеска чешуи. Крапчатые песчинки надвигались одна на другую, подгоняемые, как веерами прозрачными плавниками, невидимые даже при их движении. Собравшаяся мелкая рыбешка с любопытством ощипывающая волоски на запястье Джэйми, исчезла из части озерца освещенной солнцем.
И вот его палец медленно согнулся. Он согнулся так медленно, что его перемещение можно было уловить только по изменившемуся положению относительно других. Затем так же медленно согнулся еще один. И через очень длительное время — еще.
Я едва дышала, сердце билось о холодный камень намного чаще, чем вдыхала и выдыхала рыба.
Так же медленно, по одному, пальцы распрямились и один за другим легли на дно, но медленные гипнотические колебания начались снова: палец, еще один и еще. Пальцы плавно перемещались в том же темпе, в каком двигался край плавника рыбы.
Как будто привлеченная медленными манящими движениями нос форели выступил из ее убежища. Нежный задыхающийся рот и жабры двигались в одном ритме. Жаберные крышки открывающиеся и закрывающиеся в ритме сердца, то показывали, то закрывали розовые края жабр.
Жующий рот с осторожностью втягивал воду. Теперь из-под камня появилась и невесомо висела в воде бо́льшая часть тела рыбы, оставшаяся часть которого все еще была в тени. Видимый с одной стороны глаз, бесцельно таращась, подергивался то взад, то вперед.
Еще дюйм и то приоткрывающиеся, то захлопывающиеся жаберные крышки оказались бы прямо над коварно манящими пальцами. И тут я осознала, что сжимая край камня руками, настолько сильно прижалась щекой к граниту, будто хотела стать чуть ли не невидимой.
Вдруг передо пронесся какой-то непонятный ураган. Все произошло так быстро, что я не могла сообразить что вообще произошло. В дюйме от моего лица на камень обрушился поток крупных капель, за ним перелетел вихрь пледов — это Джейми перекатился через меня, а затем послышался звук чего-то тяжелого шлепнувшего о землю — это, брошенная Джейми рыба, пролетев по воздуху, шлепнулась на усыпанный листьями берег.
Спрыгнув с выступа в расположенное сбоку озерцо, он, поднимая брызги, пошел по мелководью за своей добычей, чтобы ошалевшей рыбе не удалось вернуться к своему убежищу в воде. Ухватив ее за хвост, он со знанием дела ударил ее о камень, тотчас убив, и побрел обратно, чтобы показал ее мне.
— Довольно большая, — с гордостью произнес он, протягивая крупную четырнадцатидюймовую рыбу, — то, что надо на завтрак.
Мокрый до бедер, со свисающими на лицо волосами, в мокрой рубашке с прилипшими опавшими листьями, он улыбался.
— Я же говорил, что голодать ты не будешь.
Он завернул форель в несколько слоев листьев лопуха, переложив их прохладным илом, и ополоснув пальцы в холодной воде ручья, взобравшись на камень, протянул мне аккуратный сверток.
— Может это и странный свадебный подарок, — произнес он, кивнул на сверток с форелью, — но не без прецедента, как сказал бы Нэд Гоуэн.
— А что, есть прецеденты, когда молодой жене дарили рыбу? — смеясь, спросила я.
Прежде чем ответить, он снял чулки и положил их на камень сушиться на солнце. Длинные пальцы ног, наслаждаясь теплом, зашевелились.
— Есть старинная песня о любви. Ее поют на островах. Хочешь послушать?
— Конечно. Э-э,...если можно, на английском, — добавила я.
— Ладно. Правда, петь я не умею, поэтому прочитаю.
И откинув назад волосы со лба, он продекламировал:

О, дочь короля из светлых чертогов,
В ночь, перед свадьбой,
Коль жив буду я, то буду в Данталме.
И пред тобою явлюсь я с дарами.
Сто барсуков — берегов обитателей будут твоими,
Сто выдр коричневых — уроженцев ручьев,
Сто серебристых форелей, поднявшихся с доньев озерных...

За этим последовало впечатляющее перечисление флоры и фауны островов. Сидя на камне у шотландского озерца с крупной мертвой рыбой, лежащей на коленях, слушая гэльские песни о любви и наблюдая как он декламирует, у меня было время поразмыслить о некоторых странностях. Наибольшая странность заключалась в том, что от всего этого я получала огромное удовольствие.
Когда он закончил, я зааплодировала, зажав сверток с форелью между коленями.
— Мне понравилась эта песня! Особенно: «И пред тобою явлюсь я с дарами». Так говорит только восторженный возлюбленный.
Прикрыв глаза от солнце, Джейми рассмеялся.
— Я мог бы добавить строчку от себя: «Ради тебя в озерцо я прыгну».
Мы оба рассмеялись, а успокоившись пригрелись на теплом солнышке раннего лета. Здесь было спокойно и тихо, лишь шум потока воды за пределами нашего неподвижного озерца нарушал тишину. Дыхание Джейми выровнялось, и я прекрасно видела, как медленно поднимается и опускается его грудь и так же бьется пульс на его шее, у основания которой был маленький треугольный шрам.
Между тем я почувствовала, что к нам вновь возвращаются смущение и скованность. Протянув руку, я крепко обхватила его за плечи, надеясь, что как и прежде прикосновение восстановит между нами былую непринужденность. В ответ он скользнул рукой по моим плечам, и я ощутила, как он напрягся под тонкой рубашкой. Отстранившись, я сказала, что пойду сорву розовые цветы аистника, выросшего из трещины в скале.

— Помогает от головной боли, — объяснила я, заправляя букетик за пояс.
— Тебя это беспокоит, — наклонив голову и пристально посмотрев на меня, отозвался Джейми, — я не имею ввиду головную боль, а говорю о Фрэнке. Ты думаешь о нем, поэтому тебе неприятно, когда я прикасаюсь к тебе. А неприятно, потому что ты не можешь удержать в голове нас обоих. Я прав?
— Ты очень проницателен, — в замешательстве ответила я.
Он улыбнулся, но даже не попытался прикоснуться ко мне.
— Не велика головоломка, милая, чтобы ее разгадать. Когда мы поженились, я знал, что ты ничего не можешь с этим поделать, поскольку часто, помимо воли его вспоминаешь.
Сейчас я не думала о Фрэнке, но он был прав: я ничего не могла с собой поделать.
— Я очень похож на него? — вдруг спросил он.
— Нет.
И вправду, было бы трудно представить такую разительную несхожесть. Фрэнк был стройным, гибким и темноволосым, а Джейми — крупным, мощным, со светлыми, как красноватый солнечный луч волосами. Несмотря на то, что оба обладали сдержанной грацией атлета, Фрэнк был сложен, как теннисист, а у Джейми была фигура воина, на теле которого сохранились следы увечий от перенесенных нечеловеческих страданий. Если Фрэнк был на четыре дюйма выше меня, при моем росте в пять футов и шесть дюймов, то стоя лицом к лицу с Джейми, мой нос удобно устраивался в ложбинке в середине его груди, а его подбородок свободно располагался на моей макушке.
Физическое различие было не единственным, в чем отличались эти двое. Разница в их возрасте составляла почти пятнадцать лет, что, вероятно, объясняло различие между вежливой скрытностью Фрэнка и чистосердечной прямотой Джейми. Фрэнк был изысканным, искушенным, предупредительным и опытным любовником. Не имея опыта и не притворяясь, что обладает им, Джейми безоговорочно отдал мне всего себя, и глубина моего ответного чувства на это привела меня в полное замешательство.
Джейми наблюдал за моей внутренней борьбой не без сочувствия.
— Что ж, тогда, похоже, у меня есть два выхода из этой ситуации, — сказал он, — я могу предоставить тебе возможность размышлять над этим или...
Он наклонился и нежно прижался губами к моим губам. В своей жизни мне приходилось целовалась с мужчинами, особенно в годы войны, когда флирт и скоротечные романы были легкомысленными спутниками смерти и неуверенности. Но в отношениях с Джейми было что-то другое. Его безграничная нежность ни в коей мере не была показной. Скорее она была проявлением силы, которая известна и которую обещают держать в узде. Пожалуй, это были вызов и подзадоривание, примечательные тем, что в них не было требований. «Я твой — как бы говорил он. И, если ты примешь меня, то....»
Я искренне приняла и обещание, и вызов и мои губы, не посоветовавшись со мной, открылись. После долгого поцелуя он поднял голову и улыбнулся.
— …или я попытаюсь отвлечь тебя от твоих мыслей, — закончил он.
Положив мою голову себе на плечо, он гладил мне голову, заправляя за уши непослушные локоны.
— Не знаю, поможет ли тебе то, что я скажу, — тихо произнес он, — но для меня — это дар и чудо знать, что я могу доставить тебе удовольствие, что твое тело откликается на мои прикосновения. Раньше я не знал, что так бывает.
Прежде чем ответить, я глубоко вдохнула.
— Да, — отозвалась я, — похоже, помогает.
И мы, казалось, надолго снова замолчали.
Наконец, Джейми отстранился и, улыбаясь, посмотрел на меня.
— Я говорил тебе, Сассенах, что у меня нет ни денег, ни собственности?
Я кивнула, не понимая, к чему он клонит.
— Я заранее должен был предупредить тебя, что скорее всего, мы будем спать в стоге сена, и из еды у нас будет только вересковый эль и драммак.

(Драммак - простая пища шотландцев, приготовленная из смеси овса и сырой воды.)

— Я не против, — ответила я.
Не сводя с меня глаз, он кивнул в сторону просвета между деревьями.
— Стога сена у меня сейчас нет, но вон там есть приличное местечко, где растет молодой папоротник. Может ты хочешь попрактиковаться, просто, чтобы получить об этом представление...?


Чуть позже я погладила его по спине. Она была влажной от напряжения и от сока раздавленных листьев папоротника.
— Если ты еще раз скажешь мне «спасибо», я тебя стукну, — сказала я.
В ответ послышался негромкий храп. Нависающий папоротник задевал его щеку, по руке полз любознательный муравей, отчего во сне подергивались его длинные пальцы.
Смахнув муравья, я оперлась на локоть и, откинувшись, рассматривала Джейми. Глаза его были закрыты, и было видно, что ресницы у него длинные и густые, но цвет их был необычен: очень светлые, почти блондинистые у корней и темно-рыжие на концах.
Твердо очерченные губы расслабились во сне. Один уголок губ был забавно чуть вздернут, расслабившаяся нижняя губа опустилась ниже, и теперь она выглядела и чувственной, и невинной.
— Черт, — тихо проронила я.
Еще до этого нелепого брака, я прекрасно осознавала, что меня к нему влечет, и какое-то время сопротивлялась этому чувству. Такое бывало и раньше, и, разумеется, такое происходит почти со всеми. Пожалуй, появляется неожиданное ощущение присутствия или появления конкретного мужчины или женщины. Возникает стремление следовать за ним взглядом, подстраивать мимолетные «случайные» встречи, наблюдать за ним, застав врасплох, во время работы, остро воспринимая отдельные подробности: лопатки под тканью рубашки, выступающие косточки его запястий, место под подбородком и верх шеи, где начинает появляться щетина.
Увлечение. Оно обычное зарождается между медсестрами и врачами, медсестрами и пациентами. Оно возникает в любом сообществе людей, вынужденных длительное время проводить вместе.
Некоторые поддавались увлечению, и короткие, бурные романы завязывались часто. Если повезет, то такой роман пылал нескольких месяцев и заканчивался ничем. Ну, а если не повезет... Тогда беременность, развод, а иногда и непонятные случаи венерических заболеваний. Рискованная штука это увлечение.
Я увлекалась несколько раз, но мне хватало здравого смысла справиться с этим чувством. И каждый раз, через какое-то время влечение к мужчине ослабевало, его золотая аура исчезала, и он возвращался на привычное место в моей жизни без каких либо последствий для него, для меня, и для Фрэнка.
Но теперь. Теперь я была вынуждена уступить этому чувству, и только Богу было известно, что я от этого потеряю, но пути назад уже не было.
Тем временем Джейми спокойно спал, растянувшись на животе. Его рыжая грива блестела на солнце, лучи которого зажгли крошечные мягкие волоски на позвоночнике, затем спустились к красновато-золотистому пуху пробившемуся на ягодицах и бедрах и углубились в заросли мягких темно-рыжих завитков слегка выглядывающих между раскинутыми ногами.
Я села, любуясь его длинными ногами с плавно очерченными мышцами, выступающими на бедрах и нисходящими от бедер до колен и далее до изящно удлиненных гладких розовых стоп, слегка огрубевших от хождения босиком.
У меня ныли пальцы от желания провести по контуру его небольшого аккуратного уха и выступающему углу челюсти.
— Так, — подумала я, — решение принято, и время действовать уже настало. Чтобы я сейчас ни сделала, никому из нас хуже не будет.
И, потянувшись, я нежно его коснулась.
Он спал очень чутко. Внезапно, отчего я подпрыгнула, он резко перевернулся и, опершись на локти, собирался вскочить, но, увидев меня, улыбнулся и успокоился.
— Мадам, мы в неравном положении.
И как человек растянувшийся во весь рост на листьях папоротника, на котором вместо одежды была наброшена кружевная тень из неровных пятен пробившихся сквозь листву солнечных лучей, он весьма изысканно поклонился, отчего я рассмеялась. Продолжая улыбаться, он смотрел на меня, сидящую обнаженной, и его улыбка стала другой, а голос охрип.
— По сути, мадам, я в вашей власти.
— Значит в моей? — тихо спросила я.
Он не шевельнулся, когда я снова медленно провела по его щеке, шее, по покатому, блестевшему плечу и спустилась ниже. Он не шевельнулся, но закрыл глаза.
— О, Боже, — проронил он, резко вдохнув.
— Не беспокойся, — сказала я,— я не буду с тобой груба.
— Спасибо Богу за милосердие.
— Лежи тихо.
Глубоко вогнав пальцы в рыхлую землю, он подчинился.
— Пожалуйста, — попросил он спустя какое-то время.
Взглянув на него, я увидела, что глаза у него открыты.
— Нет, — торжествуя, ответила я.
И он снова закрыл глаза.
— Ты заплатишь за это, — чуть позже сказал он.
Мелкая капля пота блестела на его прямой переносице.
— Правда? — отозвалась я, — что же ты собираешься делать?
Он так прижал ладони к земле, что на предплечьях выступили сухожилия, а говорил он с таким усилием, будто цедил слова сквозь зубы.
— Не знаю, но... клянусь Христом и святой Агнессой.. я... п... ридумаю... ч... что-нибудь! Боже! Ну, пожалуйста!
— Ладно, — согласилась я, отпуская его.
И тут же вскрикнула, когда он перекатился на меня, прижав к папоротнику.
— Твоя очередь, — произнес он с огромным удовольствием.


Мы вернулись в гостиницу на закате, приостановившись на вершине пригорка, чтобы удостовериться, что во дворе уже нет стреноженных лошадей Дозора.
Гостиница выглядела приветливо. В небольших окнах уже горел свет, проникающий сквозь щели в стенах. Заходящее солнце светило нам в спины, отчего все, что росло и лежало на склоне пригорка отбрасывало двойную тень. После жаркого дня попрохладнело, и поднялся ветерок. От трепещущей листвы деревьев на траве затанцевали тени, и я представила, что вместе с этими тенями танцуют феи, которые натанцевавшись, направляются между стройных стволов в лесную чащу и сливаются с нею.
— А Дугал еще не вернулся, — заметила я, спускаясь по склону.
Крупного вороного мерина, на котором он обычно ездил, не было в небольшом паддоке гостиницы. Также не было еще несколько лошадей, и среди них — лошади Нэда Гоуэна.
— Он и не должен вернуться. Его и завтра не будет, а может и еще два дня.
Джейми протянул мне руку, и мы не торопясь спустились с холма, осторожно обходя множество камней, торчащих из невысокой травы.
— Где, черт возьми, его носит?
Оказавшись в центре недавних событий, мне и в голову не приходило поинтересоваться его отсутствием, мало того, я даже этого не заметила.
С задней стороны гостиницы Джейми помог мне перебраться через перелаз.
— Он решает дела с местными коттерами. Понимаешь, у него есть день-два, прежде, чем он должен был доставить тебя в Форт, — и он успокаивающе сжал мою руку, — вряд ли капитан Рэндолл будет очень доволен, когда Дугал скажет ему, что приехал один, поэтому он не станет задерживаться в форте.
— Он разумно действует, — заметила я, — также, весьма любезно с его стороны оставить нас здесь, чтобы мы… э-э ... познакомились друг с другом.
Джейми фыркнул.
— Это не любезность, а одно из поставленных перед женитьбой условий. Я ответил, что если должен — женюсь, но будь я проклят, если исполнять супружеские обязанности я буду под кустом на глазах двадцати членов клана, выслушивая их советы.
Глядя на него, я остановилась. Так вот из-за чего был крик.
— Это было одно из условий? — задумчиво произнесла я, — а разве были другие?
Уже настолько стемнело, что я плохо видела его лицо, но мне показалось, что он смутился.
— Только два, — наконец, проронил он.
— И о чем же?
— Ну, — сказал он, невозмутимо отшвырнув камешек с дороги, — я сказал, что ты должная выйти за меня замуж, как положено: в церкви, в присутствии священника, а не только согласно контракта. Что касается еще одного, то Дугал должен был найти для тебя подходящее платье для свадьбы.
Избегая моего взгляда, он отвернулся, и его голос зазвучал так тихо, что я едва могла его расслышать.
— Я… я знал, что ты не хочешь выходить замуж и хотел, ... чтобы все, что было связано с замужеством... было тебе, как можно приятней. Надеялся, что ты почувствуешь себя немного не такой... ну, я хотел, чтобы у тебя было достойное платье, вот и все.
Я было открыла рот, чтобы как-то отреагировать, но он повернул к гостинице.
— Идем, Сассенах, — хрипло сказал он, — я голоден.


Ужинать мы были вынуждены в компании. Это стало очевидным, стоило нам подойти к двери основного холла гостиницы. Под хриплые возгласы нас сразу же посадили за стол, где обильный ужин был в разгаре.
Уже будучи отчасти подготовленной, я не обращала внимание на грубые насмешки и высказывания в наш адрес. На этот раз, забравшись в угол, я скромно держалась в тени, предоставив возможность Джейми самому справляться с грубыми поддразниваниями и похабными предположениями о том, чем мы занимались весь день.
— Спали, — произнес Джейми, отвечая на такой вопрос, — прошлой ночью я глаз не сомкнул.
Приветствующие его ответ взрывы смеха, достигли своего апогея, когда он доверительно добавил:
— Она, знаете ли, храпит.

Я слегка шлепнула его по уху, а он привлек меня к себе и под общие аплодисменты крепко поцеловал.
После ужина были танцы под аккомпанемент скрипки, на которой играл хозяин гостиницы. Я никогда хорошо не танцевала, поскольку танцуя спотыкалась о собственные ноги, поэтому даже не предполагала, что в длинной юбке и неуклюжих туфлях, буду лучше танцевать. Однако сбросив туфли, я с удивлением заметила, что танцую легко и с большим удовольствием.
Женщин, кроме меня и жены хозяина гостиницы не было. Пришлось нам, подоткнув юбки, не переставая танцевать джиги, рилы и страспеи до тех пор, пока я, сильно раскрасневшись и запыхавшись не была вынуждена остановиться и опереться на высокую спинку скамьи.
Зато мужчины были неутомимы, кружась в пледах, как волчки парами или поодиночке. Под конец, когда Джейми взял меня за руки и повел в каком-то быстром и неистовом танце под названием «Северный петушок», они отошли к стене и подбадривали нас, хлопая в ладоши.
Танец мы завершили у лестницы, куда, обняв меня за талию и кружа, предусмотрительно привел нас Джейми. Приостановившись, он что-то коротко произнес частично по-английски, частично по-гэльски. Его речь была встречена аплодисментами, зазвучавшими сильнее после того, как он достал из споррана замшевый мешочек и бросил его хозяину гостиницы, поручив тому подавать виски до тех пор, пока не исчерпается содержимое мешочка. Я узнала этот мешочек. В нем была его доля ставки на бой в Тюннэйнге. Скорее всего, это были все его деньги, и по-моему он распорядился ими наилучшим образом.
Мы поднимались на балкон, сопровождаемые непристойными выкриками наилучших пожеланий, когда кто-то громче всех окликнул Джейми.
Обернувшись, я увидела круглое, заросшее черной бородой и покрасневшее больше, чем обычно ухмыляющееся лицо стоявшего внизу Руперта.
— Бесполезно, Руперт, — отозвался Джейми, — она — моя.
— Она зря, парень, тратит на тебя время, — произнес Руперт, вытираясь рукавом, — после часа проведенного с нею, ты будешь валяться на полу.
— Этим молодым не хватает выносливости, — крикнул он мне, — если вам, девушка, понадобится мужчина, который не тратит время на сон, дайте мне знать. А пока…
И он забросил что-то наверх.
Тугой, небольшой мешочек звякнул об пол у моих ног.
— Свадебный подарок, — оповестил он, — любезно предоставленный мужчинами из Дозора Шими Богила.
— От кого? — Джейми нагнулся, чтобы поднять мешочек.
— Некоторые из нас, парень, целый день не бездельничали на травянистых бережках, — укоризненно сказал он Джейми, переводя на меня похотливый взгляд, — эти деньги были заработаны тяжким трудом.
— Ну да, — ухмыльнувшись, отозвался Джейми, — кости или карты?
— И то и другое, — плутовская ухмылка разделила черную бороду, — обчистил их до костей, парень. До костей!
Джейми открыл было рот, но Руперт поднял руку с открытой широкой мозолистой ладонью.
— Нет, парень, не благодари. Просто преподнеси ей от меня хороший подарок, ладно?
Прижав пальцы к губам, я послала ему воздушный поцелуй. Прижав со шлепком ладонь к лицу, как после пощечины он вскрикнул, отшатнулся и, качаясь, как пьяный, быстро ушел в бар, хотя пьяным он не был.
После бурного веселья внизу, наша комната казалась прибежищем спокойствия и тишины. Джейми с блуждающей улыбкой на лице растянулся на кровати, чтобы отдышаться, а я, ослабив чересчур тесный лиф, села расчесать запутавшиеся во время танцев волосы.
— У тебя самые красивые волосы, — наблюдая за мной, произнес Джейми.
— Какие? Эти? — смущенно спросила я, подняв руку к локонам, которые можно было культурно охарактеризовать, как хаос на голове.
Он рассмеялся.
— Ну, другие мне тоже нравятся, — с самым серьезным видом оповестил он, — но я говорю об этих.
— Но они так … вьются — слегка покраснев, проронила я.
— Да, разумеется.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Я слышал, как одна из дочерей Дугала говорила в замке своей подружке, что ей потребуется три часа возни с горячими щипцами, чтобы ее волосы выглядели так же. Еще она сказала, что выцарапала бы тебе глаза за то, что ты так выглядишь, не приложив к этому никаких усилий.
Он сел и осторожно распрямил локон, доставший почти до моей груди.
— У моей сестры Дженни волосы тоже вьются, но не так, как у тебя.
— У твоей сестры волосы такие же рыжие, как у тебя? — спросила я, пытаясь представить, как может выглядеть эта таинственная Дженни. Должно быть, Джейми часто думал о ней.
Он покачал головой, продолжая то накручивать локоны на пальцы, то раскручивать их.
— Нет. Волосы Дженни черные. Черные, как ночь. Я рыжий, как мама, а Дженни похожа на отца. За его черные волосы и бороду его прозвали Брайан Дью или Черный Брайан.
— Я слышала, что капитана Рэндолла прозвали Черным Джеком, — отважилась заметить я.
Джейми невесело рассмеялся.
— Да. Но это относится к цвету его души, а не волос.
Он посмотрел на меня, и его взгляд стал более острым.
— Ты же не боишься, девочка, когда говоришь о нем, да? Не надо бояться.
Он оставил мои волосы в покое и властно сжал мои плечи.
— Я говорю серьезно, ты же знаешь, — тихо сказал он, — я буду защищать тебя от него и от кого угодно до последней капли крови, mo duinne.
— Mo duinne? — переспросила я, слегка обеспокоенная той силой, которая прозвучала в его голосе.
Я не хотела, чтобы он из-за меня пролил каплю чьей-то крови.
— Это означает «моя каштанововолосая».
Он поднес локон к губам и улыбнулся. От его взгляда моя кровь быстрей побежала по венам.
— Mo duinne, — тихо повторил он, — я давно хотел назвать тебя так.
— Я всегда считала каштановый, скорее, тусклым цветом, — буднично заметила я, пытаясь слегка сдержать ход событий, поскольку, на мой взгляд, они развивались гораздо быстрей, чем я предполагала.
Улыбаясь, Джейми покачал головой.
— Я бы этого не сказал, Сассенах. Он совсем не тусклый.
Приподняв руками мои волосы, он веером распустил их.
— Они похожи на воду в ручье, несущуюся через камни. В таких местах волнуется темная вода, но стоит солнцу осветить ее, как она начинает серебрится.
Взволнованная, слегка задыхаясь, я отошла от Джейми, чтобы поднять расческу, которую уронила на пол. Когда я подошла к нему, то увидела, что он за мной наблюдает.
— Я же обещал, что не буду расспрашивать тебя о том, о чем ты говорить не хочешь, — произнес он — и я не буду этого делать, но выводы я сделаю. Колум думает, что ты, быть может, английская шпионка, хотя почему-то до него не доходит, что ты не знаешь гэльского. Дугал считает, что ты, скорее, французская шпионка и, возможно, ищешь сочувствующих королю Иакову, но для него загадка, почему ты здесь одна.

(Король Иаков (Джеймс Эдвард — династия Стюартов) — протестант, несостоявшийся король Шотландии. После неудавшегося якобитского восстания покинул Шотландию в январе 1716 г., оставив на растерзание англичанам двух вождей, не успевших спастись и позже казненных, и сотни горцев, поместья которых были конфискованы, а сами они отправлены на плантации Америки.)

— А что думаешь ты? — спросила я, дернув расческой неподатливые спутанные волосы, — кто я по-твоему?
Наклонив голову, он очень внимательно, оценивающе посмотрел на меня.
— Глядя на тебя, можно было бы сказать, что ты — француженка. Лицо у тебя худощавое. Такие лица характерны некоторым дамам из Анжу. Но у француженок, обычно, желтоватый цвет лица, а у тебя кожа светится, как опал.
Он медленно провел пальцем по моей ключице, и я почувствовала, как под его прикосновением моя кожа загорелась.
Палец скользнул по моему виску, затем прошелся по щеке, пригладив волосы за ухом. Под его испытующим взглядом, я замерла и старалась не шевельнуться, когда его рука перешла на затылок, нежно поглаживая большим пальцем мочку уха.
— Золотистые глаза. Мне доводилось видеть такие. У леопарда.
Он покачал головой.
— Нет, девочка. Тебя можно принять за француженку, но ты не француженка.
— Откуда ты знаешь?
— Я много разговаривал с тобой и слушал, как ты говоришь. Дугал думает, что ты француженка, потому что ты хорошо говоришь по-французски, даже очень.
— Весьма признательна, — насмешливо сказала я, — по-твоему, тот факт, что я хорошо говорю по-французски, свидетельствует, что я не француженка?
Он улыбнулся и крепче сжал мою шею.
— Vous parlez tres bien — да, ты хорошо говоришь по-французски, но не так хорошо, как я, — добавил он, переходя на английский.
Неожиданно он отпустив меня.
— Я провел год во Франции после того, как уехал из замка, а потом еще два года в армии. Когда я слышу, как говорят, я отличу истинного француза. Так что французский — не твой родной язык.
Он задумчиво покачал головой.
— Испанка? Возможно, но зачем? У Испании нет интересов в Хайлэнде. Немка? Конечно же, нет.
Он пожал плечами.
— Кем бы ты ни была, англичане захотят это выяснить. Они не могут допустить, чтобы много незнакомых им личностей спокойно разгуливали по стране, когда неспокойны кланы, а принц Чарли ждет отплытия из Франции. Что касается их методов выяснения, то они далеко не нежные, уж я-то знаю.
— Тогда откуда ты знаешь, что я не английская шпионка? Ты же сам сказал, что Дугал так думает.
— Это — не исключено, хотя твой английский тоже отчасти странный. Но если бы ты ее была, почему ты решилась выйти за меня замуж, а не вернулась в свою страну? Это и была еще одна из причин, по которой Дугал заставил тебя выйти за меня замуж, тем самым решив проверить, сбежишь ли ты прошлой ночью, когда дело дойдет до свадьбы.
— Но я не сбежала. Тогда о чем это говорит?
Он рассмеялся и снова улегся на кровать, загородив глаза рукой от света лампы.
— Будь я проклят, Сассенах, если я знаю. Будь я проклят, если знаю, но касательно тебя, мне ничего не приходит на ум. Быть может, ты из Маленького Народца, кто его знает, — предположил он и из-под руки украдкой скосил на меня глаза, — не думаю, думаю, что ты не из них.
— А ты не боишься? Ведь если ты не знаешь кто я, то ночью, когда ты будешь спать я могу убить тебя.
Вместо ответа, он убрал руку, загораживающую глаза, и его лицо расплылось в широкой улыбке.
— Глаза он унаследовал от Фрэйзеров, — подумала я, — они не так глубоко посажены, как у МакКензи, но расположены под необычным углом так, что при высоких скулах они выглядят почти раскосыми.
Даже не соизволив поднять голову, он, расстегнув рубашку и отбросив ее половинки в стороны, обнажил грудь до пояса. Затем вытащил дирк из ножен и бросил его мне. Тот глухо стукнувшись о доски, упал у моих ног.
Снова прикрыв рукой глаза и откинув голову назад, он продемонстрировал горло, где чуть ниже челюсти обозначилась граница роста темной щетины.
— Бей прямо вверх, точно под грудиной, — посоветовал он, — бей быстро и точно, для этого потребуется не много сил. Перерезать горло легче, но выглядит это очень неприятно.
Я нагнулась и подняла дирк.
— Если бы я ударила, как ты советуешь, ты бы получил по заслугам, — заметила я, — дерзкий ублюдок!
Улыбка видная из-под согнутой руки стала шире.
— Сассенах?
С дирком в руке, я остановилось.
— Что?
— Я бы умер счастливым человеком.

МЫ ВСТРЕЧАЕМ НИЩЕГО
На следующее утро мы проснулись поздно. Когда мы уходили из гостиницы, солнце стояло уже высоко. На этот раз мы направлялись на юг. В гостинице мы никого из отряда не встретили, к тому же из паддока исчезла бо́льшая часть лошадей.
— Куда они все подевались, — спросила я у Джейми.
Он ухмыльнулся.
— Точно не скажу, но догадываюсь. Вчера Дозор ушел в этом направлении, — и он указал на запад, — значит, можно с уверенностью сказать, что Руперт и остальные направились туда, — и он указал на восток.
— Скот, — объяснил он, видя, что я до сих пор ничего не поняла.
— Владельцы поместий и таксмэны платят Дозору за то, чтобы смотрели в оба и вернули скот, если его увели во время рейда. Но если Дозор уехал на запад в сторону Лаг Крума, то все стада на востоке остаются без надзора, во всяком случае, — не надолго. Вон там земли Грантов, а Руперт — один из лучших угонщиков скота, которых я когда-нибудь видел. Скотина последует за ним, куда угодно и вряд ли будет мычать. А поскольку других развлечений здесь нет, то, скорее всего, ему неймется.

(Таксмэн - арендатор и арендодатель, в прежних поколениях был связан родственными связями с лэрдом. Лэрд предоставлял наделы земли принадлежащие всему клану таксмэнам, которые платил ему за весь надел ренту. На таких землях жили несколько поколений таксмэнов, которые могли сами обрабатывать часть надела, а оставшаяся часть или весь надел, если они его не обрабатывали, сдавался в субаренду.)

Похоже, Джейми тоже было невтерпеж, и он сразу задал хороший темп. Через вереск пролегала оленья тропа, идти по ней было легко, так что я от него не отставала. Немного погодя мы вышли на вересковую пустошь, где можно было идти рядом.
— А что слышно с Хорроксом? — вдруг спросила я.
Услышав упомянутый им ранее город Лаг Круим, я вспомнила английского дезертира и его сведения, которые могут быть полезны для Джейми.
— Разве ты не должен был встретиться с ним в Лаг Круме?
Он кивнул.
— Должен был, но Рэндалл и Дозор направляются в Лаг Крум, и появиться там сейчас было бы для меня слишком опасно.
— Есть ли у тебя человек, кому ты доверяешь, кто может пойти в город вместо тебя?
Взглянув на меня, он улыбнулся.
— Есть. Ты, например. Вчера ночью ты же не убила меня, значит, я могу тебе доверять. Только боюсь, что ты одна не сможешь поехать в Лаг Крум. Нет, при необходимости вместо меня поедет Мурта. Во всяком случае, быть может мне удастся договориться о встрече в другом месте. Посмотрим.
— Ты доверяешь Мурте? — с интересом спросила я.
К неряшливому маленькому человечку особо теплых чувств я не питала, поскольку изначально похитив меня, он в большей или меньшей степени был виновен в моем нынешним затруднительном положении. Тем не менее, было очевидно, что его и Джейми связывает давнишняя дружба.
— Да, — и он с удивлением посмотрел на меня, — Мурта знает меня всю жизнь. Кажется он — троюродный брат отца. Его отец был моим…
— Ты хочешь сказать, что он из Фрэйзеров, — поспешно перебила я, — я думала он из МакКензи. Он был с Дугалом, когда я увидела тебя,
Джейми кивнул.
— Да, был. Когда я решил вернуться из Франции, я послал ему весточку с просьбой встретить меня на побережье.
Он криво усмехнулся.
— Видишь ли, тогда я еще не подозревал Дугала в том, что это он пытался меня убить. Но мне не очень понравился замысел, быть встреченным только несколькими МакКензи, поэтому на всякий случай я попросил встретить меня Мурту. Ну, не хотелось мне по прибытии закончить свои дни в прибое Ская, если они это планировали.
— Понятно. Выходит не только Дугал верит свидетелям.
Он кивнул.
— Свидетели бывают очень кстати.
В конце вересковой пустоши тянулась гряда искореженных скал, изрытых и выдолбленных наступлением и отходом давно исчезнувших ледников. Дождевая вода заполнила более глубокие выемки, где густо разросшиеся чертополох, пижма и лабазник окаймляющие эти каровые озера, отражались в стоячей воде.

(Каровое озеро — высокогорное озеро, занимающее впадины каров. Обычно округлой формы, со слабо изрезанной береговой линией, с крутыми, часто отвесными, задними и боковыми стенками и полого-вогнутым дном. Кар (от нем. Kaр (кувшин, жёлоб)) цирк, креслови́на — форма рельефа, естественное чашеобразное углубление в привершинной части склонов гор.)

Бесплодные и безрыбные, эти озера усеяли ландшафт став ловушками для беспечных путников, которые легко натыкались на них в темноте и мокрыми вынужденно проводили удручающую ночь на пустоши. Мы сели у одного из таких озер, чтобы разделить нашу утреннюю трапезу, состоящую из хлеба и сыра.
У этого карового озера, по крайней мере, были птицы. Ласточки опускались низко к воде, чтобы напиться, а ржанки и кроншнепы тыкали свои длинные клювы в окаймляющую его илистую почву, выискивая насекомых.
Я бросила в грязь крошки хлеба для птиц. Пока кроншнеп с подозрением смотрел на крошку и примерялся к ней, быстрая ласточка с угощением взмыла у него из-под клюва. Кроншнеп взъерошился и продолжил усердно рыться.
Джейми обратил мое внимание на ржанку, которая крутилась возле нас и кликала, волоча за собой, казалось бы, сломанное крыло.
— Ее гнездо где-то рядом, — предположила я.
— Вон там, — показал Джейми.
Ему пришлось несколько раз показать мне где гнездо, прежде чем я, наконец-то, его заметила. Гнездо было устроено в неглубокой впадине под открытым небом. В нем лежало четыре яйца в крапинку, так похожих на рябые листья на берегу, что когда я моргнула, то потеряла его из виду.
Подобрав прутик и сев на корточки, Джейми осторожно осторожно сунул его в гнездо и вытолкнул оттуда одно яичко. Взволнованная ржанка подбежала почти к нему. Он сидел не двигаясь, а птичка, пронзительно крича, то подбегала к нему, то отбегала. Одно молниеносное движение, и он уже держал в руке замершую птичку.
Тихо, шипящим говором он заговорил с ней на гэльском, поглаживая пальцем мягкое крапчатое оперение. Она сидела в его руке даже не шелохнувшись так, что отражение озера застыло в ее круглых черных глазках.
Он осторожно поставил птичку на землю, но она не сдвинулась с места до тех пор, пока он не произнес еще несколько слов и слегка махнул позади нее. Рванувшись, как от толчка, она бросилась в сорняки. Машинально перекрестившись, он смотрел ей вслед.
— Почему ты это сделал? — с любопытством спросила я.
— Что?
Мгновенье он выглядел ошеломленным, вероятно забыв, что я рядом.
— Ты перекрестился, когда птичка унеслась, и я спросила — почему.
Слегка смутившись, он пожал плечами.
— А, ну... Это — старинное поверье, только и всего. Почему ржанки плачут и бегают, причитая, вокруг своих гнезд, как вон та.
И он указал на противоположный берег карового озера, где, причитая, бегала вокруг своего гнезда другая ржанка. Несколько секунд он отрешенно наблюдал за ней.
— По поверью в ржанок переселяются души молодых мам, умерших при родах — произнес он, смущенно скользнув по мне взглядом, — говорят, что они плачут и бегают вокруг своих гнезд, потому что не верят, что птенцы благополучно вылупятся. Они оплакивают не вылупившегося птенчика или кличут оставленного ими.
Он присел на корточки у гнезда и, взяв прутик, понемногу поворачивал яичко, подталкивал его до тех пор, пока заостренный кончик не уткнулся в такие же. После того, как яичко было возвращено на место, он не встал, а, уравновесив прутик на бедре, какое-то время смотрел на неподвижные воды карового озера.
— Наверное, это всего лишь привычка, — заговорил он, — когда я впервые услышал это поверье, я поступил так же. Тогда я был намного моложе. Конечно, даже тогда я не верил, что в ржанок переселяются души, но, понимаешь, просто из уважения...
Он посмотрел на меня и вдруг усмехнулся.
— Зато сейчас я это делаю так часто, что даже не заметил. Понимаешь, в Шотландии довольно много ржанок.
Он встал и отбросил прутик.
— Пойдем. Недалеко от вершины вон того холма есть место, которое я хочу тебе показать.
Он взял меня за локоть, чтобы помочь преодолеть спуск, и мы направились вверх по склону «того холма».
Я слышала, что он сказал отпущенной ржанке, и хотя я знала всего лишь несколько слов на гэльском, я довольно часто слышала это давнее приветствие и хорошо его понимала.
— Да пребудет с тобой Господь, мама — произнес он.
Молодая мать умерла при родах, оставив ребенка. Я коснулась его руки, и он посмотрел на меня.
— Сколько тебе, было лет? — спросила я.
Он чуть усмехнулся.
— Восемь, — ответил он, — по крайней мере, тогда нас разлучили.
Больше об этом он не говорил, а повел меня вверх, и мы очутились в пологих предгорьях густо поросших вереском. Сразу за предгорьями ландшафт резко изменился. Громадные груды гранита возвысились из земли, окруженные лесами белого клена и лиственниц. Мы подошли к вершине холма, оставив позади плачущую ржанку у карового озера.

Солнце светило все горячее, и через час после пробивания дороги сквозь густую листву, даже при том, что Джейми шел первым, я хотела только одного — отдохнуть.
У подножия одного из гранитных обнажений мы нашли тень. Это место было немного похоже на то, где оставив капитана Рэндолла, я впервые встретила Мурту. И все же здесь было хорошо. Джейми заметил, что мы здесь одни, поскольку вокруг не переставая поют птицы. Если бы кто-нибудь подошел, большинство птиц умолкли, только хрипло кричали сойки и галки, поднимая тревогу.
— Всегда прячься в лесу, Сассенах, — посоветовал он мне, — если решишь передохнуть, птицы заблаговременно предупредят тебя, что кто-то рядом.
Оглянувшись, чтобы в подтверждении своих слов указать на пронзительно кричащую сойку, сидящую на дереве над нашими головами, наши взгляды встретились. Мы сидели, как окаменевшие, не соприкасаясь и едва дыша, на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Спустя какое-то время сойке стало с нами скучно, и она улетела. Первым отвернулся Джейми. Он чуть заметно поеживался, будто ему было холодно.
Белые, ворсистые шляпки грибов проглядывали сквозь плесень под папоротником. Щелкнув огрубевшим указательным пальцем по шляпке одного из них и сбив ее с ножки, он, разглядывая пластины на нижней стороне, неторопливо излагал речь. Когда он говорил не спеша, как сейчас, обычно заметный легкий шотландский акцент становился почти незаметен.
— Я не хочу,... то есть... я не имею в виду...
Неожиданно он посмотрел на меня, и, усмехнувшись, беспомощно махнул.
— Я не хочу оскорбить тебя тем, будто я думаю, что у тебя большой опыт в отношениях с мужчинами, но было бы глупо делать вид, что ты об этом знаешь меньше меня. Я хотел спросить, это... бывает, как правило? То, что происходит между нами, когда я прикасаюсь к тебе, когда ты... лежишь рядом со мной? Так всегда бывает между мужчиной и женщиной?
Несмотря на испытуемые им сложности в формулировке вопросов, я понимала, что он хотел знать. В ожидании ответа, он смотрел мне в глаза. Я хотела их отвести, но не смогла.
— Часто бывает нечто подобное — ответила я, прервавшись, чтоб прочистить горло.
— Но нет. Нет, как правило, так, не бывает. Понятия не имею почему, но не бывает. Это... что-то другое.
Он немного расслабился, как будто я подтвердила то, в чем он сомневался.
— Вообще-то я и сам подумывал о том, что всегда так не бывает. До тебя я не спал с женщинами, но у меня... э... их было несколько.
Он смущенно усмехнулся и покачал головой.
— Это было не так, как с тобой. Я имею в виду, что раньше, я брал женщин на руки и целовал их, и.... мда.
Он махнул, так и не закончив.
— Это было и вправду очень приятно. У меня колотилось сердце, перехватывало дыхание и все такое. Но это было совсем не так, как когда я обнимаю и целую тебя.
— Его глаза, — подумала я, — цвета озер и небес, и такие же бездонные.
Протянув руку, он едва коснулся края моей нижней губы.
— Все начинается так же, но спустя мгновение, — произнес он тихо, — вдруг у меня в руках загорается живой огонь.
Более ощутимей он начал обводить мои губы, лаская по контуру нижнюю часть лица.
— В такие моменты мне хочется только одно: броситься в этот огонь, и быть им объятый.
Я хотела сказать ему, что его прикосновение опалило мне кожу и наполнило мои вены огнем, но я уже загорелась и пылала, как факел. Закрыв глаза, я ощутила, как зажигающее прикосновение прошлось по щеке, виску, уху, шее и вздрогнула, когда его руки спустились на талию и привлекли меня ближе.



По-видимому, Джейми знал куда мы направляемся. Остановился он у подножия огромной скалы высотой около двадцати футов, покрытой бородавчатыми выступами и неровными расселинами. Укоренившиеся в расселинах пижма и шиповник помахивали над каменной поверхностью, как флагами своими хилыми желтыми цветами. Взяв меня за руку, он кивком указал на скалу.
— Сассенах, ты видишь там ступеньки? Думаешь, сможешь по ним подняться?
На самом деле, в камне были едва заметные уступы, расположенные под углом к поверхности скалы. Некоторые из них были явными уступами, а некоторые — всего лишь пятачками, на которых рос лишайник. Не знаю, были ли это природные образования или их кто-то создал, но я подумала, что может быть мне удастся подняться по этим уступам, даже будучи в длинной юбке и тесном лифе.
Кое-где оскальзываясь и пугаясь, а кое-где при помощи Джейми, подталкивающего меня сзади, я добралась до вершины скалы и остановилась, чтобы осмотреться. Передо мной раскинулся потрясающий ландшафт. Большая часть мрачной скалы, на вершине которой я стояла, возвышаясь, уходила на восток, а предгорья на юге переходили в безбрежную вересковую пустошь. Что касается самой вершины, то ее стороны по всей окружности уходили вовнутрь, образуя неглубокое блюдо. В центре этого «блюда» был почерневший круг с покрытыми сажей остатками обгоревших прутьев. В таком случае, мы были здесь не первыми посетителями.
— Ты знал это место?
Стоя чуть в стороне и наблюдая за мной, Джейми получал удовольствие от проявленного мной восторга. В ответ на мой вопрос он осуждающе пожал плечами.
— Разумеется. В этой части Хайлэнда я знаю многие места. Иди сюда. Здесь ты сможешь сесть и посмотреть, куда ведет дорога по ту сторону холма.
Отсюда была видна гостиница похожая на кукольный домик или на детский кубик. Несколько привязанных лошадей сгрудившихся под деревьями у дороги, выглядели отсюда, как маленькие коричневые и черные пятнышки.
На вершине скалы деревьев не было, и солнце припекало мне спину. Мы сидели рядом, свесив ноги через край «блюда», и по-дружески делили одну из бутылок эля, которые Джейми перед нашим уходом с осторожностью поднял из колодца гостиницы.